Александр Карнишин: Общага [СИ]

— Ты когда должен был книгу сдать? А? За ней — очередь! Больше хорошего первым не получишь. Будешь у меня Достоевского читать.

— Григорич, так я Валерке дал…

— Ты мне ее верни. И — сейчас. А Валерка получит, согласно очереди. Он на нее — пятый!

А потом Григорич увидел на полке в библиотеке знакомую с детства книгу «Курс дебютов». Неподалеку стоял толстый том «Эндшпиль». И он заразил шахматами тех, кому был неинтересен футбол. Но разве можно играть в общаге просто так, на пустой интерес? Ну, раз выиграешь, два — проиграешь. И — что? Сами собой возникли ставки. Народ играл на жидкое, он — на сладкое. И бывало, ночная смена, продирая глаза, находила в столовой на каждом столе по небольшому, но все же тортику. Повар смеялся, объясняя:

— Григорич опять целую команду обул на сладкое!

…

Слева хлопнула дверь проходной.

— О-о-о-о! Григорич! Уезжаешь?

— Всё, да? Больше не приедешь, да?

— Григорич, ты не забывай, ты помни!

— Шуряк, ну, ты ж понимаешь, да? Ну, в общем, будь, мужик!

Тормошат, хлопают по спине, кто-то обнимает. Бывшая «своя» смена возвращалась домой. Дождался.

— Ну, все, ребят. Мне будет скучно без вас. Чтоб вам было легко жить!

Григорич подхватил чемодан, сумку — на плечо, и широким шагом двинул в сторону станции. Все. Долгов нет. Остался только долг перед родителями, к которым он теперь и поедет, молодой пенсионер с бумажником в кармане.

В общаге комендант руководил выносом лишнего стола и установкой второй кровати в бывшей долгие годы его комнате. Сегодня он переселит на его место Валерку, а завтра опять приедут молодые, и он их рассортирует среди «стариков».

Общага продолжала жить.

Витек тащил Славку домой. Почти на себе тащил. Славка, то есть Вячеслав, как он представлялся, протягивая руку, пришел в общагу в этом году. Он думал отслужить, чуть подкопить денег — тут же почти не тратишь, а заодно поступить на учебу в Москве. Здесь, говорили ему, когда подписывал контракт, учиться можно. Поэтому он сразу после срочной, в серой шинели, при погонах, оказался в общаге. Костюм выдали. Какую-то одежду прислали родители из Пензы. Да тут и ехать-то всего ничего. Можно было отпроситься у начальства, подмениться, а потом отработать. Только он не все ехал домой — надо было «зацепиться». Костюм он носил, как… Ну, как граф какой-то, что ли. И выбрал серый со стальным отливом. Рубашку белую. Темно-синий галстук. Еще у него были прозрачные серые глаза, светлый чуб, быстро выросший до кончика носа…. Стричься заставляли. Регулярно проводились строевые смотры.

Только на срочной строевой смотр — это первым делом шагистика, отдание чести на месте и в движении, повороты. А тут смотр заключался в том, что командир проходил вдоль строя и делал замечания, что брюки не глажены — что, утюг у вас пропал, что ли, что пиджак совсем грязный — снеси в химчистку, раз постирать не можешь… Ну, и обязательное:

— Шаг вперед! А потом проходил сзади, смотря на затылки и хлопал по плечу: постричься, постричься, постричься. В школе тоже хватали за руку. Это когда директор с завучами стоял у входа и всех просматривал. Самым «запущенным» лично давал двадцать копеек и предлагал сходить прямо сейчас в парикмахерскую. Он подождет тут, пока вернешься. Но они тоже больше за длинные волосы сзади гоняли. Не смотрели, что модно было — по плечи. Стричься, и все. А тут требовали, чтобы по линии волос, чтобы линия та четко бритвой была выражена на затылке. В любом метро, в любом транспорте сразу своих опознавали. Но чуб-то — он впереди! И Славка отрастил длиннющий роскошный косой чуб, развевающийся по ветру. Год был олимпийский. Июнь заливал такими дождями, что вода перехлестывала пороги подъездов и стекала в подвалы. А в июле вдруг установилась жаркая летняя погода. Как раз после начала Олимпиады, когда буквально за полчаса до открытия по телевизору показывали Аллу Пугачеву. Как идет она по набережной Москвы-реки где-то как раз в районе Лужников и поет «Улетай, туча». Вот та и улетела. Говорили еще, что тучи посыпают порошком, и они выливаются в Подмосковье. Но проживающим в общаге это было совершенно все равно — главное, что можно было гулять по Москве. Правда, не всем. Витек — тот целыми днями смотрел телевизор. Он не мог никуда ехать, пока не заживет нога. Вот на службу — совсем не далеко. А в Москву, да еще ходить там… Ну, так, сам же и виноват.

Славка ж не знал, что он такой заводной, хоть и рохля на вид.

Стандартная была шутка, школьная: коробка картонная из-под обуви, а под ней кирпич. Выложил на середину тротуара. Засели с парнями в кустах. А тут Витек куда-то шкандыбает. С портфелем, главное…