Александр Карнишин: Попаданцы [Сборник рассказов; СИ]

— Смотри, Саш, какие тетки странные. А берет какой, берет!

— Иностранки — сразу видно, — солидно отвечал Саша. — Они там у себя с жиру бесятся. А потом все равно к нам едут. Потому что у нас — культура, блин. Сейчас вот, спорим, выйдут на Желябова и пойдут наверняка к Дворцовой. Они всегда туда ходят. Ну, все, что ли?

Поели, да? И они пошли мимо замерших на месте Таньки с Иркой. И пахло от них совсем не так. И глядели они совсем не так. И за руки…

— Черт! — прошептала Ирка. — Это кто тут у нас в детство свое хотел? Черт-черт-черт. А ну-ка, пошли-ка… Она схватила подругу за руку и потащила ее за выходящими на тихую улицу. Танька все оборачивалась на свою тарелку, но ногами послушно перебирала, и они успели выскочить буквально сразу за молодежью. Те повернули направо, и пошли куда-то по осенней тихой улице Желябова, пиная на ходу яркие желтые листья и переговариваясь негромко. А Танька вдруг прислонилась к стене и руку правую — на сердце.

— Ой, — только и сказала.

— Ты чо, ты чо, подруга? — забеспокоилась, закудахтала Ирка. — Ты смотри тут у меня! Может, таблеточку, а? Танька только слабо помахала рукой, мол, и так выкарабкаюсь, а сама все смотрела, смотрела, смотрела…

— Что-то холодно мне стало. Пошли свои пышки доедать… В зале слева за дверью было столпотворение народа. И очередь. И справа — то же самое. Пожилые и просто очень старые и совершенно седые парочки пили местный странный кофе, мечтательно зажмурившись, хватали серыми бумажками горячие пышки, и шептались восторженно, от чего стоял негромкий гул.

— А, ну-ка, назад, — Ирка руководила Танькой, как опытный дрессировщик. — Спокойно выходим. На Большой Конюшенной было по-весеннему ярко. Солнце било в глаза, отражаясь от высоких витрин. Народ шел плотно по обеим сторонам улицы. Черные гладкие автомобили загораживали бортами проезжую часть. Вдалеке мигал светофор. Где-то на пределе слышимости играла гитара.

— Знаешь, что, — сказала Танька. — Что-то я уже не хочу этих пышек.

Пойдем, пожалуй, в ресторан. Пойдем, а? Выпьем профилактически. А то как-то знобит меня.

— Ну, так ветер-то с Финского… Весна, блин, — щелкнула зажигалкой, отворачиваясь от вездесущего сквознячка, Ирка. Они пошли налево. А ровно через пять шагов обе синхронно оглянулись. Потом посмотрели друг на друга и рассмеялись в голос.

— А все равно никто не поверит, — сказала Танька. — Я и сама себе не верю.

— Ты, главное, одна за пышками сюда не ходи, ладно? — заботливо ответила Ирка. — А то здоровье-то уже не то, чтобы по всяким пышечным рассекать. И они снова рассмеялись. И кто бы из прохожих понял — чему смеются две солидные дамы, вышедшие из дверей под странной вывеской — «Пышечная»?

Машка подрабатывала на этих каникулах. Подрабатывать было лень, но свои собственные деньги, за которые не надо было отчитываться перед родителями, перевешивали. На работе ее звали отвратно — Манькой. Так начала называть Ирка, которая торговала за соседним прилавком всякими нужными и ненужными мелочами. А Машку поставили на продукты, которых тоже было — только самые необходимые. Стандартный магазинчик при дороге не мог давить ассортиментом, как всякие «пятерочки-шестерочки-магниты». Только самое необходимое. Сигареты, например. Или вот еще пиво в холодильнике. Бывало, подваливал неспешно огромный двухэтажный экскурсионный автобус, и все пиво тут же уносилось крепкими загорелыми мужичками в его пахнущее кожей и гремящее музыкой нутро. Но чаще заходили какие-то замученные жизнью седоватые типы, вылезающие из побитых жизнью «жигулей». Они покупали хлеб и консервы. Всегда хлеб и консервы. Ну, иногда еще всякие сухие супы. Конечно, если бы магазинчик стоял на главной трассе… Но его хозяин на той трассе построил в короткий срок большую новую «стекляшку». А тут, на дороге местного значения, поставил старенький павильон на два прилавка друг напротив друга. Подвел электричество, за которое потом воевал с пожарными и с представителями облэнерго. Поставил страшненькую деревянную будку над глубокой ямой — туалет. Завел продавщиц, работающих посменно и не претендующих на большое. Все. Осталось ему только подъезжать раз в день, «снимать кассу» и устраивать нагоняй, если что вдруг не так. Сегодня все было, как обычно. То есть, тоскливо и сонно. Ирка дремала, положив руки на свой прилавок, а голову — на руки. Машка, потосковав и даже попробовав почитать книжку — конечно, ничего не получилось, потому что кто же читает в каникулы? — пошла покурить на крыльцо. А что, раз покупателей нет — имеет полное право. На улице стоял пасмурный июль. Вчера лило, как из ведра. А сегодня парило. Наверное, опять к дождю. Тут у них всегда так: если показывают в телевизоре, что вокруг везде стоит дикая жара, то у них — дождь, а если всех заливает, как в прошлом году было, то тут обязательно дикая сушь, и солнце и синее небо — такое синее, что вверх просто не поглядеть. Сегодня было не жарко, а так, что в самый раз. Вот Машка и одета была так, по-летнему: шорты, топик, а сверху белый халат — она же «на продуктах». Курить в одиночку тоже было скучно. Но Ирка не курила вообще, и даже пыталась что-то там говорить, типа, «воспитывать молодежь». За такое Машка запросто могла послать, кого угодно и куда угодно. Ирке она объяснила это. Вот теперь они немного вроде как бы в конфликте.