Андрей Лях: Нечаянные встречи Синельникова

Третья мысль была совсем уж неопределенная. Вдруг Елена с того света что-то да видит? Да нет, даже не то, а просто, если я сейчас сдамся без боя, это, может, подтвердит, что тогда, в то шотландское лето она была права... Всеславин на моем месте точно или драпанул бы без оглядки, или сидел, открыв рот. Слишком хорошо его в детстве кормили.

Тут они подошли, и один взялся за ручку двери. Ладно. Нет, Елена, никакой апостол Петр не посмеет сказать тебе, что Володя Синельников сплоховал в свой смертный час. Я толкнул дверцу, выскочил, и что было сил заехал в морду тому, что слева. Чернота у меня под костяшками подалась и чмокнула, потом мир погрузился во мрак и, как зажигание, я отключился.

Сколько витал в эмпиреях, не знаю. Когда пришел в себя, вижу — влип. Лежу кверху брюхом на каком-то постаменте в чем мать родила, не чувствую ни рук, ни ног, ни вообще чего, и даже вроде вижу себя откуда-то сверху.

Возле стоял старичок в белой водолазке — лысый, на висках -- седые патлы, как крылья, кончик носа сплющен, как у удава, взгляд ехидный. Давешний черный лось возвышается невдалеке. Второго не видно.

— Так, — сказал старичок, поднял брови и улыбнулся. — Добрый вечер. Полагаю, дорогой Хаген, что вы готовы были встретить кого угодно, только не меня. Увы, увы. Это я.

Прошелся взад-вперед, сцепив руки за спиной.

— Не стану уверять, дорогой Хаген, будто от нашего теперешнего разговора что-то изменится в вашей судьбе. Нет. Как ни грустно, ничего не изменится. Но поскольку вам в некотором роде уже все равно, думается, вы не откажетесь ответить на несколько моих вопросов. Что? Ах, да, простите старика.

Он махнул рукой в сторону, и ко мне вернулось ощущение, что у меня снова есть гортань, язык и прочее. Но все ниже связок продолжало отсутствовать. Ото всей этой чертовщины я настолько обалдел, что, прокашлявшись, только и нашелся что сказать:

— Ты, я вижу, вредный дед. Он радостно захихикал:

— Да-да-да, именно вредный. Но у нас нет причин затягивать...

Он не успел закончить, а я не успел собраться с мыслями, как к нему подошел чернявый долдон и наклонился к уху. Оба тотчас же вышли — куда, не разобрал. Скоро, впрочем, вернулись, и дедок сызнова было начал:

— Обстановка, любезный Хаген...

Но едва я открыл рот, чтобы сказать: «Какой я тебе, к черту, Хаген, старый хрыч», как где-то загудело. Оба — опрометью — вон. Через секунду раздался такой вопль или, скажем, вой, что хоть у кого волосы встали бы дыбом, оборвался, и наступила полная тишина. Одновременно кончилось мое парение в пространстве — вернулось ощущение бренной плоти, я пошевелил пальцами, помассировал бицепс и свесил ноги со своего катафалка. Н-да. Старичок-то мрачный.

Хорошо. Осмотримся. Вполне нормальная комната, правда, мебели никакой, потолок светится. На стене — черная завитушка, напротив — валяется узел. Что-то мне знакомое. Спрыгнул на пол, подошел, развернул. Мои джинсы. Остальное, по-видимому, рассеялось в вакууме. Оделся.

Пойдем дальше. Потрогал завитушку на стене. Что за черт — рука проскочила куда-то насквозь. Но никто не откусил. Пролез целиком.

Оказалось, дверь.

Я стоял в бесконечном, круглом по сечению коридоре на красном губчатом покрытии. Направо эта труба уходила в кривую бездонную перспективу, налево... Налево, в двух шагах от меня, под прямым углом друг к другу, лежали оба мои приятеля.

Недалеко ушли. Старик примостился вдоль, склонив голову к плечу, и стеклянным взглядом смотрел в просторы. Долговязый устроился поперек. Ноги его заехали на покатую стену.

Картина. Я какой-никакой, но врач. Здесь все ясно. Я подергал себя за губу. Хаген. Кто такой Хаген? Идиотская ситуация.

Неизвестно, что бы я придумал, но тут объявился третий персонаж. Я обернулся. Позади стояла женщина невероятной красоты и смотрела на меня глазами, полными ужаса.

Я почувствовал усталость. Что чересчур, то чересчур. Мне захотелось прилечь. Она была высокая шатенка с умопомрачительной фигурой; на ней был светлый комбинезон, сидевший как перчатка, так что если речь шла только о приличиях, без него вполне можно было обойтись; на длинной шее — серебряная цепочка.

Ее трясло от страха. Она попробовала улыбнуться, но на полулыбке повернула обратно, поправила серьгу, похожую на шестисотрублевую чешскую люстру — самоцветы полыхнули разноцветным жаром — прикоснулась к волосам, и наконец отважилась сказать:

— Здравствуйте, Хаген.

Так. Снова-здорово. Переплет. Что отвечать?

— Ты кто такая?