Андрей Лях: Синельников на том свете

Смерть примечательна только одним - я умер одновременно с Высоцким. Хотя и этого, пожалуй, не скажешь — он при­казал долго жить ночью, а я утром, так что выдающегося совпадения все равно не выходит. Да-с, звонил матери из автомата, она как раз говори­ла, что я, как идиот, загубил и ее, и свою жизнь, и тут у меня внутри что-то оторвалось. Прямо по-чеховски. Что уж случилось, не знаю, но с дру­гой стороны, сколько же можно пить. Короче, прострелило снизу довер­ху, и привет, а дальше уже вижу все со стороны — телефонная будка, утреннее лет­нее солнышко, трубка висит и курлычет что-то маминым голосом, моя запрокину­тая небритая рожа, глаза остановились, рот открыт так, что гланды видны, тело съе­хало на пол, дверь открыта, нога с задранной штаниной торчит наружу и являет ми­ру изрядный кусок волосатой шкуры.

Тут все пошло очень быстро — натюрморт этот провалился вниз, Москва одним махом превратилась в пестрое пятно, потом — в точку, я пронизал какие-то сферы и понесся в космическом пространстве среди звезд. Никаких тебе девяти, никаких со­рока дней. И то верно, чего тянуть.

В конце концов очутился я среди облаков, у райских Врат. Да, высоченная стена и громадные золотые ворота. Распахнуты настежь. Я вошел.

Рай не опишешь. Есть там улицы, есть дома, хотя и не совсем улицы, и не совсем дома. Народу много — люди, ангелы, кто с крыльями, кто просто так. На всех такие белые балахоны — что-то среднее между ночной рубашкой и римской тогой. Глядь, а на мне точно такая же. Что ж, очень даже неплохо.

Я выбрал парня посимпатичней, подошел, объяснил, что вот только что прибыл, и хотел бы знать, куда положено поначалу явиться. Тот довольно внятно растолко­вал, что к чему.

Запомните на всякий случай — как войдете, прямо и сразу налево. Там еще об­лачность погуще, другими словами, дымина — хоть топор вешай, и за ней — двух­этажное здание барачного типа. Что на втором этаже, до сих пор не знаю, а на пер­вом в конце длиннющего коридора — кабинет первичной регистрации.

Хотя публика на Земле мрет, я думаю, немереными толпами, в раю у них как-то так устроено, что ни толчеи, ни даже очереди в этом коридоре нет. Я, во всяком слу­чае, вообще никого не встретил — постучал и вошел.

За столом у окна сидел добродушного вида толстоносый ангел, который для какой-то сообразной важности нацепил очки с квадратными стеклами. Он предложил мне сесть и уставился прямо-таки с отеческой лаской. Надо было что-то говорить.

— Здравствуйте, — начал я без всякой уверенности. — Синельников, Владимир Викторович. Вот... ну... Словом, готов предстать перед Создателем. Эээ... не совсем, конечно, готов, но, в общем... согласно процедуре.

— Перед Создателем? — задумчиво переспросил ангел, и вдруг перед ним появилась толстенная книга, старинная такая, переплет с застежками, и он стал ее листать. - Да, вижу... Владимир Викторович... Но почему же так сразу перед Создателем?

Признаюсь, тут первый раз с самой смерти мне стало жутковато.

— Ну, вы знаете, там, на Земле, нам говорили... то есть бытует мнение, что... душа предстает перед Богом. Я ведь не ошибаюсь, я и есть эта самая душа?

Он сложил руки одну на другую поверх книги и доброжелательно улыбнулся в ответ.

— Не ошибаетесь, Владимир Викторович, вы действительно эта самая душа, но зачем вам Господь? Как бы это объяснить... Ну вот у вас, в России, — кто главный? Президент? Ах да, до президента вы не дожили... Генеральный секретарь. Согласитесь, он далеко не Бог, рангом, так сказать, сильно ниже... но скажите мне - вы час­то видели его вблизи? Как меня сейчас? Часто он решал ваши проблемы? Лично он?

— Да нет... Я вообще ни разу его живьем не видел.

— Ну вот видите. А вы сразу к Всевышнему. Вы кто — премьер, папа римский, апостол? Согласно этим записям, вы бывший научный работник среднего звена, а в последнее время — сантехник не слишком трезвого образа жизни... н-да. Утешьтесь тем, что ваше дело разбирает ангел четырнадцатой категории, а вам по вашему статусу старше двенадцатой не полагается.

Дело. Мне стало еще больше не по себе. Да уж, господни жернова мелют медлен­но, но верно. Никто еще не слышал про адвокатов на Страшном Суде. Но тут ангел снова ободряюще улыбнулся.

— К сожалению, Владимир Викторович, пока ничего радостного сообщить вам не могу. Видите ли — он бережно прикоснулся к книге, — ваши посмертные документы еще не пришли. Это случается. Нет постановления. Придется немного подож­дать. Но спешки ведь никакой нет. У вас впереди вечность, не так ли? Обживитесь пока, освойтесь... Засим более не задерживаю. Заходите, не стесняйтесь.