Александр Клыгин - The Y-files

— Это называется не «воруешь», а «постмодернизм».

— Переведи.

— Постмодернизм — это такая фигня, когда воруешь шутку, мелодию песни, идею фильма, образы персонажей — и выгодно продаешь честно украденные идеи. А когда на тебя начинают наезжать и вручать «Серебряную калошу» в номинации «Плагиат года», можно очень просто отвертеться, типа так: «Это не воровство, а постмодернизм». У большинства постмодернистов прокатывает. Клыгин чисто на этом сделал себе имя. И фамилию. И два новых зуба.

— Вернемся к Муди. Что я хотел сказать. Итак, во-первых, он Муди, во-вторых, он переехал с окраины Нью-Йорка в Лос-Анджелес. То есть, переводя на наш сленг, «из преддверия рая в рай».

— Насколько я представляю себе окраины Нью-Йорка, их трудно назвать преддверием рая…

— А как тогда назвать деревню Нижнюю Мухосрановку в Отстоевском районе Задолбайского края?

— Ясно, что ад. Ну ладно, не будем разводить теологические споры, давай согласимся, что окраины Нью-Йорка — это преддверие рая. А то, что Калифорния — рай на Земле, никому и доказывать не надо.

— Хорошо. Помнишь, Марк Твен предположил, что в раю нет чувства юмора, ибо юмор рождается в страдании?

— Помню. В общем, ясно, что ты имел в виду. Если Калифорния — рай (а сомнения в этом нет — достаточно посмотреть на один день из жизни мистера Муди), то… писателю в раю просто не о чем писать. И он занимается тем, чем и должны люди заниматься в раю, — ходит по девкам, пьет, нюхает. Короче, секс, драггс и рок-н-ролл. Калифорния сумела дать людям то, что веками обещала христианская церковь.

— И все равно Муди почему-то несчастен.

— Потому что получил все, о чем мечтал. Иногда процесс достижения цели так мучительно приятен, что, получив то, к чему стремился, начинаешь скучать по этому процессу.

— Верно, Шурик. Вот, мы уже дорассуждали до того места, что и в раю жизнь не сахар. А все из-за чего?

— Из-за нашего Ума, Мурат, это козе понятно.

— Ты что, коза?

— Нет.

— И я не коза. Я козел. Поэтому мне непонятно.

— Хорошо, значит, таким козлам, как мы с тобой, теперь все понятно.

— По крайней мере, мы перевели слово «Калифрения». Оно значит «страдания в раю».

— Или, как вариант, «райские страдания». Вариация на тему для садомазохистов — «адские наслаждения».

— Тот мужик, что придумал рекламу для «Баунти», явно этого не просек.

— Ты потише, а то нас загребут за оскорбление криэйтора.

— Оскорбление криэйтора — это не то же самое, что оскорбление модератора.

— Так мы ж не на форуме, осел!

— Хотелось бы напомнить, что я козел, а не осел.

— С точки зрения диалектики — никакой разницы.

— С точки зрения дзена — аналогичная фигня.

— С точки зрения дзена, диалектики вообще не существует.

— А с точки зрения диалектики, не существует дзена.

— Вот, блин, дожили. Ладно. Если мы с тобой определились с тем, что такое Калифрения… пожалуй, я расскажу, что я надумал о Муди и Малдере.

— То, что у них фамилии похожие?

— Правда? И в самом деле. Не заметил.

— А я заметил. Ладно, рассказывай, что у тебя там нового о старом Малдере…

— Так вот… начну издалека. Малдер ведь жил в Нью-Йорке, верно?

— Вообще-то, в Вашингтоне, но это уже детали. Один хрен — восточное побережье.

— Хорошо, пусть в Вашингтоне, принципиальной разницы нет. Итак, Малдер всю свою жизнь провел в Вашингтоне, гоняясь за непонятно чем без малейшей надежды это догнать. Ну, такой, форменный китайский даос. По принципу «Процесс достижения цели намного важнее самой цели» или, в переводе, «Гоняясь за истиной, мы вечно приближаемся к ней, но никогда ее не достигнем», и всякая аналогичная фигня.

— На даосов наезжаешь?

— Да нет, что ты. Я уважаю даосов, просто не принимаю их путь. Не всякому такое подходит. Малдеру подошло, а мне — нет. Мне подошел дзен. Потому что даосские ступени просветления завершаются полной пустотой. А дзенский идеал — это другое. Мастер Дзен Какуан подрисовал к восьми даосским картинкам две дзенских — и их стало десять. Картинки эти назвали «десять быков Дзен», они символизируют 10 ступеней на пути просветления. За даосской пустотой следует дзенское возвращение в мир и полное счастье.

— Теорию я и без тебя знаю, Шурик.

— А я её сейчас продемонстрирую на примере Малдера.

— Правда? Любопытно.

— Мы пока к этому подходим. Представь себе Малдера на пенсии. Каким бы ты его увидел?

— Ну, этакий вашингтонский старикашка в длинном пальто, слоняющийся по барам, выпивающий каждый вечер 2–3 рюмки виски и вещающий лапшу на уши молодых идиотов. В таком стиле: «Вот, поймал я как-то зеленого человечка за его скользкую зеленую ногу…»