Евгений Лукин - Секондхендж

И чем больше людское скопление, тем меньше проскакивает в нём искорок разума и добра. Изложите вкратце мировую историю, и окажется, что все нации без исключения вели и ведут себя подобно группе дебильных подростков, по каждому из которых давно плачет либо психушка, либо детская комната милиции.

А теперь несколько слов о Глебе Портнягине, том самом ораторе, на которого молилось теперь всё Баклужино (разумеется, за исключением политических противников) и которого, затаив дыхание, только что слушали в «Авторской глухоте».

Примерно полмесяца назад какая-то безымянная сволочь, так и оставшаяся неизвестной, прокляла бедолагу, закоротив его энергетику на стихию, именуемую народом. По сравнению с такой бедой, упомянутые выше замыкания не более чем мелочи жизни. Ну ляпнет человек что-либо социально значимое! Ничего страшного. Тут же вышибет у него в мозгах от напряжения некий предохранитель, помолчит человек, опомнится — смотришь: опять нормальный, о бабах заговорил, о рыбалке.

Но если умышленно закоротили… В девяноста девяти случаях из ста жертва подобного проклятия скоропостижно гибнет за Отечество, и только в одном случае происходит обратное. Именно такой случай выпал ученику чародея Глебу Портнягину, с чего, собственно, и началось стремительное восхождение его звезды на политическом небосклоне.

Способствовал этому и сам исторический момент: суверенная республика Баклужино, полгода считавшаяся самопровозглашённой, перестала наконец считаться таковой и готовилась избрать первого своего Президента.

— Проигрываем выборы… — подвёл невесёлые итоги желчный сухопарый Арсений. — И откуда он такой взялся? Экстрасенсы, колдуны… Они ж всегда, как кошки, были — каждый сам по себе! А этот из них коалицию сколотил. Месяц назад в голову бы никому не пришло…

— Ну так… — с надеждой подсказал совиноглазый Артём, выразительно запуская растопыренную пятерню под пиджак.

— Сказано тебе: нет! — отрезал старший товарищ и спустя малое время пояснил: — Ну, замочишь! Думаешь, ихний блок сразу и распадётся? Ещё крепче станет! Был просто блок, а станет блок с иконой. С мучеником. Невинноубиенным подколдовком Глебом Портнягиным…

Оба замолчали подавленно.

— Компромат бы на него какой сыскать… — молвил с тоской Арсений. — Так ведь он на виду-то без году неделя… Ни на чём ещё подорваться не успел…

Внезапно его собеседник насторожил уши. Уши у него, кстати, тоже были весьма примечательные. Волчьи.

— Что там?

Снаружи отчётливо лязгнула цепь на сваренной из железных прутьев калитке. Кто-то пытался проникнуть в агитхрам.

— Поди взгляни.

Волчеухий товарищ Артём поправил под мышкой ствол и вышел в ночь. Вскоре вернулся, подталкивая в спину — кого бы вы думали? — одутловатого глашатая Вселенской Гармонии.

— Так… — озадаченно сказал Арсений, чуть отшатнувшись от незваного гостя. — А ты тут что забыл, нехристь космический?

У космического нехристя было отчаянное лицо. Сел на ближайший табурет, сгорбился, скрипнул зубами.

— Дедавиву! — сдавленно выговорил он.

Двое переглянулись, но уже в следующий миг до обоих дошло, что произнесено было слово «ненавижу». То ли родоначальник новой поэзии после контакта со Сверхразумом раздружился со всеми согласными скопом, то ли и раньше не слишком с ними дружил. Думается, известные строки Сергея Есенина прозвучали бы в его исполнении примерно так:

— Что ж ты? — ворчливо упрекнул его Арсений. — То руку поганцу жмёшь, а то вдруг взял да и возненавидел!

Ничего, кстати, удивительного. Чёрт его разберёт, почему, но чем выше искусство, тем более непонятно поведение его представителей в быту. Самые похабные анекдоты сочиняются музыкантами, а лирический поэт в смысле склочности даст сто очков вперёд любой пенсионерке. Возможно, высота помыслов, согласно какому-то мировому закону, в данном случае уравновешивается низостью умыслов.

Особенно трудно беседовать с гениями. Пушкин того и гляди бильярдным шаром в лоб засветит и тебя же на дуэль вызовет, Лев Толстой по крестьянской привычке обматерит машинально, Достоевский глянет разок — да и забьётся в эпилепсии.

Уровня классиков бледный одутловатый самородок, ясное дело, ещё не достиг, но, судя по всему, шансы имел, поскольку характер у него уже выработался достаточно мерзкий.

Как удалось понять из общей невнятицы, вина молодого лидера общественно-политического движения «Колдуны за демократию» перед мировой поэзией была ужасна. По сути, угрюмый красавец в безупречно пошитом костюме сорвал бледному одутловатому творческий вечер, стянув на себя внимание публики и даже не предложив из вежливости прочесть ещё пару стихов.