Евгений Лукин - Секондхендж

Внезапно показалось, будто стремительные эти метания складываются в некие знаки. Ефрем всмотрелся.

«В-С-Е-Х Н-Е П-Е-Р-Е-Т-Р-А-В…» — удалось разобрать ему. Он досадливо поморщился, а когда взглянул снова, таракан уже лежал, опрокинувшись навзничь, и легонько подёргивал лапкой.

Сам по себе таракан — существо сметливое, но бессмысленное. Способности к письменной речи прорезаются у него лишь на уровне коллективного разума, кстати сказать, довольно высокого. В данном случае, как легко догадаться, жертву инсектицида пробило на социум, и она в агонии выдала единым росчерком главные чаяния всей тараканьей громады.

А вы думали, одних только людей пробивает?

Шла третья неделя одиночества старого колдуна.

Ещё утром первого дня он ощутил с тревогой, что вполне естественный, напрашивающийся в его положении поступок требует нешуточного усилия воли. Всего-то навсего: свернуть пробку и принять первые сто двадцать капель. Движение, совершаемое на уровне инстинкта. Сердечники принимают так корвалол.

Когда кто-либо из ваших знакомых бросается в лестничный пролёт или иным подобным способом решает раз и навсегда свои проблемы, сочувствующие задают всего два вопроса: сильно ли был пьян и долго ли пил до этого. Услышав, что сильно и долго, успокаиваются, приходят в доброе расположение духа, даже позволяют себе скорбную жабью улыбку: вот она, водка-то… Отчасти они правы: большинство смертельно больных умирает от вынужденной передозировки лекарства. Так и тут. Да, пил, не просыхая, в течение полугода, потом удавился. А иначе удавился бы ещё полгода назад.

С младых ногтей внушают человеку: «Трудись, а то задумаешься! Учись, а то придётся думать самому!». Однако ленив человек и упрям: нет-нет да и пораскинет умом на досуге. Вот тут-то и приходит на помощь алкоголь. Для обычных людей выпивка — не более чем охрана границ: встретить мыслишки на дальних подступах, пока они ещё не оккупировали мозг. Есть и другие способы профилактики. Слышите пульсацию динамиков? Раньше так глушили вражеские радиостанции. Теперь так глушат собственные мысли. Не зря же говаривал царь-мученик или кто-то из его приближённых: «Идеи надлежит давить и тщательнейшим образом вычёсывать».

Охранять границы рассудка Ефрему Нехорошеву было поздно. Для постижения сути бытия природа отпустила человеку довольно малый срок, и она права, поскольку жить дальше вряд ли кому захочется. Суть бытия старый колдун постиг сызмальства и с тех самых пор, как выражаются медики, жил в минус, на одном спиртном, принимая его взамен обезболивающего.

В последнее время, правда, отпустило чуток. Не было счастья — несчастье помогло. Год назад Ефрема угораздило взять воспитанника, хотя не раз зарекался, наученный горьким опытом: будя! Никаких питомцев. Из этого, впрочем, не следует, что старый чародей был плохим педагогом. Напротив! Это был настолько талантливый педагог, что послушные ученики не пробуждали в нём интереса. Алмаз, сами знаете, гранится алмазом, а Ефрему как назло попадался слишком податливый человеческий материал. Ловили с трепетом каждое слово, не прекословили ни в чём, велишь им в окошко сигануть с пятого этажа — за честь почтут. Но этот… сомневался во всём, даже в сомнениях наставника. Чуть до кулаков не доходило. Много он Ефрему крови попортил, пока не допрыгался окончательно. Нет, не умер — ушёл в политику, но тут, сами понимаете, разница невелика: был человек — нет человека.

Теперь же, лишившись необходимости парировать неуклюжие выпады юного задиры, разрушать вздорные аргументы и пресекать наивные попытки приписать бытию хотя бы видимость смысла, старый колдун остался один на один со своей правотой. Выход из подобной ситуации очевиден: свернуть пробку и принять первые сто двадцать капель, но даже в этой малости Ефрему, как видим, было отказано.

В прихожей послышался протяжный мелодичный скрип дверных петель.

— Это здесь, что ли, можно рекламу в астрале разместить? — прямо, без экивоков спросил чей-то на редкость мерзкий голос.

Старый колдун Ефрем Нехорошев отвлёкся на миг от созерцания невскрытой бутылки. Держал он её наотлёт, как череп Йорика.

Кувшинное рыло, просунувшееся в приотворённую дверь, было под стать голосу.

— Какую ещё рекламу? — брюзгливо уточнил Ефрем.

Кувшиннорылый скользнул в прихожую.

— Рекламу-то? — деловито переспросил он. — Ну, скромную такую, неброскую… Скажем, предвыборную.