— А ты заходи вечерком, расскажу, — пьянея от собственной смелости, предложил Алёшенька.
— Зайду, — просто и с улыбкой ответила Танечка. — Вам джакузю набрать, барин?
— Набери. И баньку истопи.
— Фу, какая ж это банька, — прыснула Танечка. — Без веника… без пара… без полок…
Глянула загадочно — и унеслась по коридору.
Алёшенька, весь мигом употевший, но довольный собой чрезвычайно, спрятал ружьишко в сейф (с оружием всегда надо быть строгим), переоделся в домашнее — да и решил, пока финская сауна греется, заглянуть к дядюшке.
Дядюшка Алёшин был уже старичок, мамин старший брат, не бедный и не немощный, но ни к чему толковому не приспособленный, к тому же — вдовый. Вот уже семь лет жил дома у Егорьевых, отчасти помогал воспитывать Алёшеньку, отчасти — просиживал кресло, копаясь в старых бумагах. В отличие от сестры-учительницы, чью профессию в обществе всякий уважает не меньше, чем докторский труд, был дядюшка Петр историком, человеком смешным, да и не особо государству нужным.
Ладно бы еще архивариус! Помогал бы людям род свой проследить, все полезное дело. А то сидел Петр днями и ночами, перебирал всеми забытые бумажки, да строчил иногда статейки в скучный маленький журнал «Уроки Истории».
Но Алёша беспутного дядюшку любил. Даже запах старых бумаг ему нравился, будил воображение.
Вот и сейчас, ворвавшись в кабинет к дядюшке будто ураган, Алёшенька завопил:
— Здравствуй, дядя! Я из града твоего имени прибыл!
Дядя в этот миг бумажки не перебирал, а посматривал на экран электрического вычислителя, где мелькало что-то телесное, охающее, ничуть на исторические документы не похожее. Вычислитель дядя тут же выключил, но особо не смутился, а сказал ехидно:
— Ох уж и из града… охальник. Небось, из болот не вылезал? С кочки да на кочку?
— Обижаешь, — обнимая дядю, да и садясь на заваленный бумагами диван (пришлось разгрести), сказал Алёшенька. — И в Петропавловку сходили, и в Исакиевскую часовню. Только в Зимний экскурсий не было, ждут государя с визитом… да я этот домик и без того видел.
Дядя кивнул:
— Растет городок-то?
— Растет, — подтвердил Алёшенька. — Стойкие там люди, на таком гнилом месте обосноваться… Нет бы в Москву переехать, в Саратов… Опять же — на югах какая благодать, а людей не хватает! Но как-то перебиваются, город строят. Трамвай пустили скоростной. Через весь город, восемь остановок…
Дядя хитро погрозил Алёшеньке пальцем, достал какой-то фолиант и изрек:
— Городок, говоришь? А знаешь, что царь Петр собирался в Санкт-Петербург столицу перенести?
Алёшенька от души засмеялся.
— Хотел-хотел, — не смутился дядя. — С целью закрепить эти земли и построить город в европейском стиле.
— Да зачем же в России европейский город строить? — снова развеселился Алёша. — Спору нет, Берлин, Амстердам, Лондон — города красивые. Но разве чем Москва хуже? Разве в Саратов или Одессу меньше туристов со всего мира едет? А Мурманск? Анадырь? Казань?
— Петру хотелось перед Европой покрасоваться, — спокойно возразил дядя.
— Ну и слава Богу, что не построил, — Алёшенька, хоть и числил себя вольнодумцем, но тут не удержался, перекрестился. — Вместо милейшего Санкт-Петербурга стояло бы каменное кладбище на болоте!
Дядя закивал:
— Вот тут ты прав. Мы в журнале сей вопрос обсуждали и решили, что царь Петр сим прожектом погубил бы десятки тысяч народа. Однако же…
Алёшенька даже сконфузился от такое ереси:
— Дядя… ну что ты такое несешь? Петр Великий не душегуб был и не дурак, ради пустой-то фантазии всему государству колени подкашивать!
— С чего это сразу — фантазию? — обиделся дядя. — Был, был у Петра такой прожект. Даже объявлено уже было о новом городе. Вот только случился конфуз — на банкете Петр объелся дичью… этими самыми бекасами…
Алёша прыснул.
— Ну и подвело царю брюхо, — улыбаясь продолжал дядя. — Два дня тёзка из известных мест не вылезал, а потом как гаркнет на бояр…
И дядя очень громогласно, и впрямь по-царски, крикнул:
— «Дурна сия земля и плоды ее дурны! Чухне да шведам тут жить сподручно, а не русскому человеку!» И не стали дальше строить. Жалко, конечно… из-за дурного повара — красивого города лишились!
Алёша облегченно засмеялся. Встал, обнял дядюшку:
— Ну, дядя… Ну, фантазёр…
— Как же фантазёр, тому документы есть! — попытался спорить дядя.
Но тут в дверь постучали и заглянула Танечка — глаза подведены, губки подкрашены, будто не по хозяйству возилась, а у зеркала стояла:
Читать дальше