Андрей Гребенщиков - S.W.A.L.K.E.R. Похитители артефактов

Принцессе? Это что еще за сказка? Ну, спасибо тебе, Тадеуш, ну, угодил, шельмец, паршивец, сукин сын. Мамины деньги… Черт, и дороги назад нет. Жить мне среди вонючих крестьян, доить этих… склиссов, оборонять общину от волколаков и хорошо хоть, не тигрокрысов.

— Что за принцесса? — спросил я.

Чернобородый быстро осенил себя кругом — с таким рвением, какое и не снилось нашим попам. Потупился.

— Пойдем, паря, пойдем. Лошадь возьмем, телегу, да и отвезу тебя к мудрецам. В град-столицу, значит. Тама все и расскажут. А Принцесса — прекрасней и мудрей ее свет не знал. Истину говорю.

В попутчики нам с Гаврилой набился рыжий и рябой от веснушек парень лет пятнадцати. Любознательный до настырности, он клянчил у меня «одежку тамошную» (пришлось запасную рубашку отдать), засыпал вопросами (правда, ответы слушать не стал). Звали стихийное бедствие Женьком, приходился он Гавриле племянником и больше всего любил поболтать.

Под его нескончаемые рассказы мы тряслись в телеге. Грунтовая дорога, сплошная пастораль со всех сторон: преувеличенно яркое небо с барашками облаков, вьющаяся над полем хищная птица (я оценил размах крыльев и забеспокоился, а Женёк на всякий случай достал из-за пазухи пращу), березки, дубы и сосны, люди, трудящиеся, люди, бредущие в город, повозки, попадающиеся навстречу. Один раз мы остановились, пропуская всадника в алом плаще и островерхом шлеме. Всадник припал к гриве огромного вороного льва, к седлу которого был приторочен АК. Гаврила потупился, и Женёк пихнул меня, чтобы я склонился, а не пялился на благородного.

Наша кляча, хвала всем высшим силам, от обычной ничем не отличалась. Мне только ездовых пантер не хватало.

Поездка получилась длинная и в целом скучная. В полдень остановились в роще, под деревьями, пообедали хлебом, творогом да квасом. Гаврила вздремнул полчасика.

Скрашивала кажущееся бесконечным путешествие только болтовня Женька.

— А краше и мудрей Принцессы нет! Я сам не видел, но знаю. Мудрецы к ее речам прислушиваются, с литики на внятную речь толмачат, народ за собой ведут. Барей упразднили, попов выгнали, благородных на службу поставили, охранять простой люд, вести развозить и свет просвещения нести! Принцесса так и завещала: ум — всему голова, ищите и обрящете мудрость. Я в град-столицу по осени поеду Вунивер поступать. Жаждет света душа.

Я уже разделся до футболки, и в жарком мареве полудня меня разморило. Болтовня Женька сливалась с гудением пчел, телегу потряхивало, кляча пахла лошадью, Гаврила смердил мужиком, и где-то вдалеке раздавалась народная песня, печальная и тягучая. Я прислушался и с удивлением разобрал слова:

Наверное, не всем еще принесли загадочные мудрецы свет разума. А быдло — оно всегда, при любом режиме остается быдлом. Но голоса женщин, тонкие и пронзительные, были столь прекрасны, что скоро слова потеряли для меня значение. Лежа на спине, глядя в небо, я слушал их и думал, что, пожалуй, смогу прижиться в этом мире.

Кремль показался из-за поворота, и только тогда до меня дошло: эти холмы, покрытые лесами, застроенные избами, погребли под собой развалины Москвы. Даже центр не уцелел, ни следа не осталось, только Спасская башня торчала над «град-столицей», покосившаяся, обветшалая, но вполне узнаваемая. К ней, обнесенной частоколом, вела разбитая дорога, брели люди, скрипели тяжело груженные телеги.

К башне лепились со всех сторон деревянные хоромы, терема и крытые галереи. Мост через Москва-реку охраняли стражники на ездовых львах, одетые, как встреченный утром, в алые плащи и островерхие шлемы. Женёк слез с телеги, извинился и улизнул в сторону «Вунивера», как он объяснил.

Я занял место на облучке рядом с Гаврилой. Чернобородый, не переставая, чесался, вздыхал, скорбно указывал взглядом на очередь в Кремль.

— На всякого мудреца довольно простых, — наконец изрек Гаврила. — Значит, успеть бы до заката.

Когда от «таможни», как я окрестил привратников, нас отделяла скрипучая телега, я рассмотрел изображение на воротах: странная голова на ножках, с коленями врастопырку. Колобок не колобок, солнце не солнце… Короче говоря, покровитель города нынче — какая-то головоногая хрень.

Наконец с крестьянином, что перед нами, разобрались, и наша телега чуть продвинулась вперед. Стражники — усатые, грязные, заросшие до самых бровей, вперились в Гаврилу алчными глазенками. Я вспомнил украинских таможенников и приготовился к бою.