Р. Лафферти - Девятьсот бабушек

— Понятия не имею.

— Меньше одного дня. Все произошло очень быстро, и к наступлению ночи их изгнали. Наверное, ты предпочел бы иметь дело с чем-то более постоянным?

— Я в этом не уверен.

— А что ты теряешь?

— Надежду на вечную жизнь.

— Но ты же не веришь в нее. Ни один человек по-настоящему не верит в вечную жизнь.

— Пусть ни один человек не верит в вечную жизнь, но ни один человек и не отвергает ее существование.

— Так или иначе, вечная жизнь недоказуема, — сказал один из безлицых. — Вечность не может считаться доказанной, пока никто не знает, есть ли у нее конец. Но в случае наступления конца она будет опровергнута. Вы же не хотите все время мучиться вопросом: «А что, если все закончится в следующую минуту?».

— Мне представляется, что если мы переживем плоть, то это будет своего рода гарантией.

— Но ты не уверен ни в том, что сможешь пережить плоть и получить гарантию, ни в том, что сможешь эту гарантию принять. А мы вплотную подошли к вечности. Когда время мультиплицирует само себя и это повторяется раз за разом, что это, как не эмуляция вечности?

— Я так не думаю. Я не приму ваше предложение. Один из вас сказал, что я слишком привередлив. Итак, теперь вы убьете меня?

— Мы лишь позволим тебе погибнуть. Выиграть гонку в одиночку невозможно.

После этого Чарльз Винсент вдруг почувствовал себя повзрослевшим. Он понял, что ему не быть ни полтергейстом, ни шестипалым существом из Ямы, что это не его стезя. Он понял, что придется заплатить за каждую выгаданную минуту. Поэтому он стал использовать свои способности на полную катушку. Какие бы возможности ни открывало абсолютное овладение человеческими знаниями, он попытается их реализовать.

Он сильно удивил доктора Мейсона эрудицией, приобретенной благодаря медицинским справочникам, а доктор продемонстрировал озабоченность, которая рассмешила Винсента. Вопреки опасениям своего врача Винсент чувствовал себя превосходно. Возможно, он не такой активный, как прежде, но только потому, что теперь он старается избегать бессмысленной суеты. Он по-прежнему оставался призраком библиотек и музеев, но его удивили сообщения, в которых вместо молодого призрака упоминался призрак-старик.

Он стал реже наносить мистические визиты Дженнифер Парки. Ее восклицания, адресованные призраку, вгоняли его в уныние.

— Твои прикосновения не такие, как раньше. Бедняжка! Чем я могу тебе помочь?

Винсент решил, что она слишком молода, чтобы понимать его, хотя по-прежнему был ею очарован. Он перенес свою привязанность на миссис Милли Молтби, вдову, которая была старше его, по меньшей мере, на тридцать лет. Ему нравились ее манеры, по-девичьи жеманные. А кроме того у нее был острый ум, она верила своим чувствам и тоже воспринимала посещения призрака без страха, ограничившись коротким приступом паники при первой встрече.

Они развлекались играми — письменными играми, потому что общались в письменной форме. Она строчила фразу, потом поднимала бумагу над головой, и лист исчезал, когда Винсент забирал его в свою среду. Ответ он возвращал через полминуты — в ее времени проходило полсекунды. У него было преимущество — он имел больше времени на обдумывание ответа, но и у нее тоже было преимущество. Оно заключалось в природном остроумии и упорном стремлении быть первой.

Еще они играли в шашки, и часто между ходами ему приходилось ретироваться и занимать себя чтением книги по искусству, но даже так она часто выигрывала; ибо прирожденный талант, вероятно, не менее ценен, чем накопленные и разложенные по полочкам знания.

Вскоре и к Милли он потерял интерес — все по той же причине. Теперь его интересовала (нет, он не станет больше влюбляться или очаровываться) миссис Робертс, прабабушка, которая была старше его, по меньшей мере, лет на пятьдесят. Он прочитал все работы, в которых поднимался вопрос о привлекательности стариков для молодежи, но так и не нашел объяснения своим меняющимся привязанностям. Он решил, что трех прецедентов достаточно, чтобы сформулировать универсальный закон: женщина не боится призраков, даже если они незримо касаются ее тела и без помощи рук пишут записки. Возможно, призрачные любовники давным-давно знали об этом, но Чарльз Винсент открыл закон, основываясь на личном опыте.

Когда по какой-нибудь дисциплине накапливался достаточный объем знаний, в голове возникала обобщенная модель — как будто образ на картине, увиденный там, где до этого он скрывался в деталях. А если достаточный объем знаний будет накоплен по всем дисциплинам? Не возникнет ли тогда модель, которая позволит контролировать все в мире?