Антон Твердов - Нет жизни никакой

«Весь взвод собрался, — с досадой подумал герр Мюллер. — Ифритов теперь от щелей трактором не оттащишь. Придется вести допрос в такой… не располагающей к этому обстановке».

— Ладно, — вслух продолжал герр Мюллер. — Опишите последнюю встречу с преступником. А я зафиксирую ваши слова для протокола.

Он вытащил из кармана портативный диктофон и нажал кнопку. Девица вздохнула.

— Ну же, — сурово проговорил начальник отдела. — Начинай говорить. Колись! Что сказал Вознесенский, когда вы встретились?

— Я не помню…

— Вспомни! Для следствия важна каждая деталь!

— Он… Он не сказал. То есть он сказал, когда вошел сюда, но не ко мне обращался, а к себе…

— Как это?

— Он вздохнул и проговорил: «Устал, как собака…» И еще…

— Что?

— Он напевал песенку.

— Песенку? — изумился герр Мюллер. — Какую?

— Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой — он Трудный самый… Никита часто именно эту песенку напевал. Он всегда работал с песней… С огоньком… — Голубокожая девица снова начала всхлипывать.

— Без сантиментов! — строго приказал герр Мюллер. — Выкладывай все начистоту. Что там у вас дальше было?

— Дальше? — переспросила девушка. —Дальше… — повторила она мечтательно, вспоминая, откинула назад голову, приоткрыла рот, и глаза ее затуманились… — Никита стал нежно целовать меня в губы, — голосом тихим, словно доносимым с другого берега голубого моря, продолжала девица, — ласкать язык, посасывая сначала нижнюю, потом верхнюю губки. Его язык совершал медленные круговые движения по внутренней поверхности моих губ, заставляя все мое тело наполняться сладкой истомой… Потом настала очередь мочек ушей… шеи…

Герр Мюллер гулко сглотнул. Шорох за стенами барака смолк. Внезапно откуда-то прорвался голос несносного голубобородого бригадира:

— Что вы здесь столпились?! Ну-ка пошли… — Но звучный удар оборвал его речь и, надо думать, сознание.

— Оставив на время грудь и живот, он опустился к моим ступням, — томно говорила девица, — и продолжал свои ласки с мелкими поцелуями моих пальчиков — первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой… — Голубокожая красавица прервалась для страстного вздоха (такой же вздох послышался из-за стен барака), прижала ладони к вискам, закрыла глаза и заговорила снова — громче и быстрее:

— Потом он переключил свое внимание на перепоночки между пальчиками, потом на икры, нежную кожу под Коленками, внутреннюю поверхность бедер… Дальше — опять к губам, мочкам ушей, шее, груди, животу и особенно пупку, затем руки, начиная с кончиков пальцев — первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой… Локтевой сгиб… Потом он опускался все ниже и ниже, целуя, покусывая, пощипывая… А потом… потом…

— Достаточно! — крякнул совершенно багровый герр Мюллер. — Переходим к самому главному…

— Переходим к самому главному, — эхом отозвалась девица. — Он сказал мне встать вот так…

Тут она неожиданно подалась назад, прогнулась, как гимнастка, и сложилась в такую сложную фигуру, какой герр Мюллер не видел ни в одном фильме излюбленного им жанра.

— Хватит! — закричал герр Мюллер.

За стенами барака возмущенно зароптали.

«Надо торопиться, — лихорадочно подумал герр Мюллер, — а то ифриты сейчас разнесут эту халупу по досочкам…»

— Валет! — рявкнул начальник отдела. — Взять след!

Валет подковылял к застывшей в неудобной позе девушке, закрыл глаза, изогнувшись, подполз под сплетенные в единый голубой клубок руки и ноги и в растерянности подвыл.

— Ищи! — приказал герр Мюллер. — А вы, свидетель, потрудитесь указать моему сотруднику место, где… орудие производства преступника оставило след.

Девушка не шевелилась. Валет, поелозив немного, вынырнул из-под нее наружу, трусцой подбежал к своему начальнику и открыл глаза.

— След взят? — осведомился герр Мюллер. Валет согласно тявкнул.

— Тогда — ищи!

Ифрит пулей вылетел из барака. За ним, покачиваясь, вышел и герр Мюллер.

— Себастиан! — позвал он. — Изя! Вперед, за Валетом. Будьте на подхвате

А в это время в мире Пятом Загробном в самом сердце Колонии X Арнольд одернул на себе кожаную куртку, натер рукавом до блеска заклепки на ней, передернул затвор помпового ружья, сдвинул брови, поджал губы, выпятил и без того торчащий вперед массивный подбородок, еще больше взъерошил ежик волос — словом, придал себе вид устрашающий и грозный, — посмотрел в зеркало и остался доволен увиденным.