Антон Твердов - Нет жизни никакой

— Мы тут кое-кого ищем, — сказал полуцутик.

— Кого? — спросила бабка.

— Кое-кого. Ну… кое-кого, — проговорил Г-гы-ы и подмигнул.

Никита удивленно посмотрел на него.

— Не знаем, — ответила вторая бабка. — И нечего здесь машиной своей гудеть. И так весь воздух загрязнили в центре мира — даже здесь дышать нельзя.

Никита оглянулся на безмолвно стоящую кабинку генератора.

— Я не буду гудеть, — терпеливо сказал полуцутик, — и воздух загрязнять не буду. Только найдем кого надо и уйдем. И все.

— Машины здесь ставить нельзя, — неприязненно проговорила бабка и почесала свалявшиеся пакли волос под нечистой шалью.

— Так ведь знаков нет нигде запрещающих…

— Вот знак… — И бабка поднесла к носу Г-гы-ы сморщенный кулачок, из пальцев которого была сложена вполне неприличная фигура.

Г-гы-ы поморщился. Никита тоже.

— Ну, чего встали-то? — осведомилась одна из бабок. — Проходи давай…

Никита вздохнул, усадил на плечо полуцутика и вошел в единственный подъезд пятиэтажки.

Конечно, никакого освещения в подъезде не наблюдалось, но и безо всякого освещения видно было, что стены обшарпаны практически до кирпичей, с потолка свисают обрывки проводов вперемешку с паутиной, а под ногами громоздится всякая мусорная дрянь.

Никита с полуцутиком на плече поднялся на площадку второго этажа. Сверху тянуло кислыми щами и давно не стиранным бельем, где-то, кажется, на чердаке, оглушительно заорали кошки. Дневной свет косо падал из обнаженного подъездного окошка на осыпающуюся кирпичной крошкой стену — а на стене виднелась намалеванная грязно-серой краской короткая надпись:

— «Туда», — и стрелочка вниз.

— Слушай, — шепотом спросил Никита Г-гы-ы, — а чего ты плел этим бабкам? Кого это «кое-кого» мы ищем?

— А тебе не все равно? — откликнулся полуцутик. — Бабки нас как-то подозрительно осматривали, вот я и придумал дело, которое нас сюда привело. Без дела неловко чужое внимание занимать.

— Лучше ничего придумать не мог? Ищем кое-кого. И подмигивает еще.

— Говорил бы сам тогда, — огрызнулся полуцутик. — А то глазки в землю упер и все дела.

— А чего она так смотрит? Г-гы-ы захихикал.

— Ты такой привлекательный. На тебя не только голубокожие гуманоиды западают и планеты, но и даже старушки. Причем покойные.

— Пошел ты… Кстати, что за странная табличка?

— А я знаю? Пошли посмотрим.

Никита пожал плечами и снова спустился на первый этаж. На площадке первого этажа находились две двери — но вели эти двери, несомненно, в жилые помещения.

Услышав шорох позади, Никита быстро обернулся. Полуцутик от неожиданности подпрыгнул на его плече.

— Шарит тут чего-то… — донесся до них неприятный скрипучий старушечий голос. — Чего шарить-то?

Никита не ответил. Полуцутик тоже. Голова вредной бабки помаячила еще немного в дверном проеме подъездной двери и скрылась.

— Куда же «туда»? — спросил полуцутика Никита — и тут его самого неожиданно осенило.

Он вприпрыжку спустился к самому выходу из подъезда и обернулся к решетчатой двери, ведущей, судя по всему, в подвал.

— Наверное, здесь, — решил Никита.

— Наверное… — сказал и Г-гы-ы. Никита толкнул решетку и тотчас с брезгливой гримасой отдернул выпачканную непонятной зеленой слизью руку. Решетчатая дверь открылась с душераздирающим скрипом. Пожалев о том, что не имеет привычки захватывать с собой карманный фонарик или смоляной факел, Никита направился вниз по лестнице — в подвал. Его ноги оскальзывались на ступеньках, а когда они закончились, стало ясно, Что подвал затоплен мерзкой водой, доходящей Никите почти до щиколоток. Никита снова остановился и в кромешной темноте пошарил рукой по стене в поисках выключателя, но не добился ничего, кроме того, что окончательно измазал себе руки.

— Ты видишь что-нибудь? — спросил он у полуцутика — почему-то шепотом.

— Пока ничего не вижу, — ответил тот, — но сейчас поправлю.

Он щелкнул пальцами, и над его головой, как нимб у христианского святого, возник неяркий полукруг бледно-желтого света, и при его неровном свете Никита направился наугад по одному из коридоров, осторожно переставляя промокшие ноги. Шел он довольно долго, то и дело пригибаясь, чтобы не расшибить себе голову о покрытые грязной слизью трубы, тянущиеся вдоль потолка, — но все-таки не уберегся и на очередном повороте пребольно приложился лбом к какому-то коварному металлическому рукаву, свисающему с потолка совсем уже безобразным образом. По лицу Никиты тотчас брызнула теплая струйка.