Вячеслав Шторм: Женить нельзя помиловать

— Ой, дуба дам! — простонал друид, схватившись за голову. В сердцах топнув ногой, он простер руки к озеру и что-то повелительно выкрикнул. Зеркальная гладь озера на мгновение подернулась рябью, и на мелководье вынырнула миловидная девушка, казалось состоящая из переливающейся ярко-голубой воды.

— Куда смотрела, а? — грозно вопросил Мунин, кивая на полянку. Наяда коротко пожала плечами и что-то мелодично прожурчала.

— Что значит «не мое дело»? А озеро, спрашивается, под чьей опекой? И не стыдно тебе — у самого, можно сказать, порога нагадили!

В ответе наяды явно послышались оскорбленные нотки. Брови друида медленно поползли вверх.

— Что-о-о?! Да ты понимаешь вообще, что несешь?! Как это «сам виноват»? Это я, который самолично с королем Райвэлла договор подписал о том, чтобы духу людей из Большого Мира в Заповедном лесу не было без особого приглашения? Я, который тут порядок наводил еще тогда, когда тебя, вертихвостки, и в задумке Творца не было?..

Тут Мунин осознал, что он разговаривает с существом, которое, несмотря на юный вид, старше его на пару веков, и смущенно покраснел.

— Ладно, ты… это… извини, — наконец проговорил он гораздо тише. — Погорячился. Лучше скажи — какая дрянь?!

Наяда коротко прожурчала что-то и с тихим плеском ушла под воду. Друид ее исчезновения даже не заметил. Полными ужаса глазами он смотрел на полянку и бормотал:

— Барби — супер! Барби — супер! Ох, дуба дам!..

Давным-давно только-только прошедшего посвящение зеленого друида Мунина угораздило поспорить с братом Хугином. Таким же зеленым, так же гордящимся посвящением и считавшим себя способным седалищем давить планеты и пинками гонять богов за пивом. Спор по грандиозности был под стать гонору братьев, по опасности не знал себе равных, а по глупости во много раз превосходил опасность. Мунин поклялся слетать в далекий южный город Аламеф, за которым расстилалась Пустыня Ахов, разыскать среди песков чернокожего отшельника М'Чуринга и добыть у него семечко волшебного древа Дубобаба. Хугин в ответ грозился соблазнить самую прекрасную и неприступную дриаду в Заповедном лесу — златоволо-сую Бритни. По этой крошке в прямом смысле слова сохло все живое в лесу, даже деревья, когда она проходила мимо, исподтишка тянули свои ветки, чтобы невзначай задрать и без того куцый подол ее туники. Что уж говорить о друидах, а также о сатирах, наядах и прочей лесной живности… Но только вот красавица, как на грех, нисколько не походила на нормальную дриаду характером: не имела ни одного (!) любовника и вообще, если слухи верны, была девственницей. Одним словом, цели споривших одна другой стоили.

Ударив по рукам и условившись встретиться через год, братья со всем присущим им пылом принялись воплощать намеченное в жизнь.

Ох и проклинал себя Мунин на все лады, пока добирался до забытого не только богами, но и всеми, у кого есть хоть капля мозгов, Аламефа. Прямо-таки последними словами крыл. Мысленно, потому как в обличий ворона особенно не поразглагольствуешь, да и сил жалко. А силы, чтобы крыльями махать, ох как нужны, шутка ли — на другой конец света лететь. Опять-таки орлодоны дикие над Морем Сапоговых реют (будь они неладны, безмозглые!) и все, что меньше их, сожрать норовят. Ужас, одним словом!..

И все-же по прошествии двух месяцев измученный друид приземлился в Аламефе. С недельку отдохнул, отъелся, силы восстановил, вздохнул тоскливо: «О-хо-хо, ведь дуба дам!» — и побрел по направлению к пустыне. Местные жители согласно кивали безумцу в спину и крутили пальцами у виска.

Впрочем, если не считать самого факта пари, дураком Мунин как раз не был и, что такое Пустыня Ахов, представлял прекрасно. По этой куче песка можно всю жизнь бродить, но так никого и не встретить. А где носит чернокожего подвижника, знает разве что местный бог со странным именем Безносый Белый Майк.

Взяв все это в расчет, молодой человек с относительным комфортом обосновался в маленьком оазисе на самом краю пустыни и принялся оный оазис трудолюбиво расширять. Для друида, даже такого зеленого, как Мунин, это особого труда не составляло. Медленно, но верно оазис рос, пустыня отступала, Мунин зверел.

И все же прошло почти два месяца, прежде чем перед изрядно обросшим и загоревшим друидом предстал М'Чуринг. Как хитрый Мунин и рассчитывал, чернокожего подвижника мало прельщала перспектива превращения его любимой пустыни в цветущий сад. Подвижничество подразумевало прежде всего аскезу, иными словами — отсутствие тени, воды и любой другой пищи, кроме вяленых скорпионов. Посему М'Чуринг был на незваного гостя сильно разгневан, топал ногами, вращал очами и грозился пооткусывать наглецу уши почище страшного демона Тайсона. Кто таков Тайсон и чем он страшен, Мунин не знал, но на всякий случай преисполнился благоговейного трепета. Потом пал на колени, усилием воли отключил обоняние, ткнулся лбом в босые и целую вечность не мытые ноги подвижника и заканючил. Прими, дескать, о жираф среди аскетов, мя в ученики. Я для того с другого конца мира к тебе пешком пришел, три пары сандалий адидасовых в хлам изодрал, три посоха из священного шаолиньского бамбука измочалил, три бигмака — тьфу, гадость, вспомнить тошно! — сгрыз. Прими, я тебе буду скорпионов ловить, пятки чесать и анекдоты скабрезные на ночь рассказывать, а коли в чем ослушаюсь, так секи меня аки козу Амалфею!