Максим Колпачев - Надежда

Он должен был всё понимать. Должен был думать о будущем. Должен был…

– Так, ладно, хватит, – Константин встал, с удовольствием потянув взмокшую от долго сидения спину, – думаю, этого достаточно. Основу мысли Михаила я ухватил, Андрей и Сергей высказались более чем здраво. Алёна подобьет итоги, а с тебя, Аня, подробный отчёт. Ну как обычно. К Веронике Анатольевне я пойду завтра вечером, всё должно быть уже готово. А сейчас, – директор взглянул на часы, – пора заканчивать.

– Константин Георгиевич! – тут же вскочил какой-то тощий очкарик, – Константин Георгиевич! Мы же ещё не рассмотрели мой доклад о безлимитных займах под двойные проценты! Я проанализировал все ведущие банки!

Нельзя кричать, сказал себя Костя, нельзя. Уже всё равно конец. Лучше заеду к Джону – он говорил, у него сегодня должна быть первосортная травка. Обязательно заеду. И будет классно. Но кричать – нельзя.

Джон был Женя, один из «активно употребляющих» знакомых Константина. Сам Костя употреблял редко, лишь когда совсем уж выводили из себя. Раз в неделю, а то даже и две. Травка нравилась Косте, она снимала напряжение и не требовала никакого «опохмела» по утрам. Но он понимал, что это штука довольно опасная, и потому старался относится к таким делам осторожно.

Пока вроде получалось…

– Лёш, – произнес Константин, справившись наконец-то с злым голосом внутри себя, – прочтешь доклад завтра Ане. Дальше чётко по её инструкциям, ясно?

Аня была первым заместителем директора, умной и – главное – очень энергичной девчонкой. Она убила бы за место Кости. Но, тем не менее, серьезно уступала ему в аналитических разборах ситуаций. Это было нормально – ему всегда все уступали.

Судьба…

– Ясно, – немного обиженно ответил очкарик, с недовольным видом садясь назад.

Но Косте было наплевать. И на очкарика, и на какую-то там мелкую обиду… на всё. Мысли были только об одном, о том, что могло помочь сознанию удержаться на грани реальности, не соскользнуть в бездну бесконечных цифр, графиков и акций…

– Алло? – сказал он в трубку, едва покинув высокое здание, – Джон, это ты? Это Костя. Узнал?..

Обычно, если в толпе появляется красивая девушка – я имею в виду действительно, по-настоящему красивая девушка – то это никак не может остаться незамеченным окружающими. Находящиеся рядом мужчины начинают хорохориться, расправлять плечи, как бы «невзначай» бросать соседу короткие и откровенно хвастливые фразы… Кое-кто посмелей – а может, просто успевший побольше выпить – обязательно обратится к красавице и напрямую.

Я уж молчу о всяческого рода скабрезных шутках, неизменных спутниках такого рода ситуаций…

Но на этот раз все было иначе. Мэв вошла в толпу так, словно была очередным дровосеком в дурацкой холщовой рубашке и каких-нибудь мешковатых штанах, а отнюдь не первой по красоте девчонкой всего нашего Поселка. Её конечно пропускали, поворачивали плечи, когда надо – подвигались, давая место – но не более. Глаза людей были устремлены на высокий дощатый настил, возведенный посреди площади, смотрели туда и только туда. Ведь там сейчас происходило нечто очень, чрезвычайно важное – казнили человека, и, более того, повстанца. Да, казни сами по себе у нас были не так уж и редки – раз в полтора-два месяца обязательно находилось несколько несчастных, осужденных «строгим, но справедливым» судом на, как чопорно объявлялось с помоста, «лишение головы путем единомоментного отрубания оной классическим обоюдным топором образца 7492 года»… но чтоб повстанца!.. Настоящего, без скидок, повстанца?! О нет, конечно же Владыки не были настолько глупы, чтобы объявлять о принадлежности осужденного вслух. Но слухи, слухи… Это проклятье и благословение всех власть имущих во все эпохи и времена – в зависимости от того, как уметь ими воспользоваться… В Поселениях, подобных нашему, практически ничего нельзя удержать в тайне – да и то сказать, как сохранить секрет, если каждый второй (если не каждый первый) – фактически твой знакомый? День, два – и вот уже деревня бурлит, «обмывая косточки» и вовсю обсуждая подробности произошедшего. А уж если и настоящие свидетели найдутся…

Я стоял среди толпы – настороженной, недоброй, и, как обычно, молчаливой – и в который уже раз пытался понять – что же на уме у всех этих людей? О чем они думают – вот прямо сейчас? Взгляды, все как один, были устремлены вверх – но там все стандартно: четыре бледных фигуры на помосте, еще десятка полтора – вокруг, образуя обязательное для таких случаев «кольцо ограждения». С этими все ясно – стоят практически не двигаясь, не дыша – что благородным иррам до мыслей и устремлений обычных смертых?