Ирина Орлова - Змеиный Зуб

Что чувствовал папа, когда ветер «пришёл за ним»? Когда он должен был оставить семью после стольких испытаний за руку и сердце леди Сепхинорис. Почему такое великое благо от Бога столь жестоко оторвало его от жизни, в которой он только-только обрёл мир и радость?

Счастлив ли он среди чешуйчатых детей Рендра, или его терзает вечная тоска по оставленной семье? Может ли мироздание быть так безжалостно? Или всё же герцог забыл их, слившись с корнями дивных деревьев Дола?

– Валь, ты что, плачешь? – Эпонея отложила ноты и подбежала к ней, взяла её за плечи, взглянула в её глаза. Баронесса замотала головой и сморгнула с ресниц непрошенные слёзы.

– Я не плачу, – тихо ответила она. – Леди, конечно, могут себе это позволить, но я ещё и Видира. А мы… не плачем.

Эпонея свела золотистые брови домиком и пересадила Вальпургу на канапе, сама тоже устроилась рядом и положила голову ей на плечо.

– Я верю, – тепло сказала она и обняла её. – Но я не смотрю, если что. И не узнаю.

– Ты поёшь, как поют птицы, когда начинает сходить снег, – признала Валь сдавленным шёпотом. – Как жизнь, когда её начинает согревать солнце. И как море летним вечером.

– Я так счастлива, что тебе понравилось! Я боялась, что, может, мне не стоит…

– Нет, стоит! Стоит! – Валь посмотрела на неё твёрдым, почти что воинственным взглядом. – Я уверена, что если ты можешь так проникновенно выразить эти строки, то неважно, откуда ты родом. Хотя, на деле, ты тоже Видира.

Охваченная целым вихрем разных эмоций, Валь не сразу пришла в себя. Но Эпонея уняла её, предложив тосты с сиропом из пряного портвейна, и они снова принялись пить и угощаться, пока от души вновь не отлегло. И вскоре их смех присоединился к смеху всех пирующих горожан.

Миновала ещё пара часов, и вот уже дело дошло и до макияжа. Сперва королева показывала, как следует краситься, на себе; она подвела глаза порошком на основе сажи и сурьмы, а губы – помадой из масла и пчелиного воска. А потом покусилась и на саму баронессу. Та сперва противилась, считая, что это чересчур, но коньяк и веселье делали своё дело, и она согласилась. И вскоре они обе превратились в двух вульгарных тененсок с багряными губами, розовыми скулами и затенёнными сверху веками.

А потом запал прошёл. Оставалось только позавидовать тем семьям, которых в третьем часу ночи ещё не сморило после стольких сладостей и тостов. Эпонея сдалась первая, она буквально легла на сестру, когда они вместе сидели на подоконнике.

– Я не могу, – сонно промычала она. – Кажется, я проиграла сражение со злыми духами.

– Не проиграла, – утешила её Валь. – Твоё пение стоило любых обрядов, так что от нас они отстали сразу.

Она прислонилась к краю окна и смотрела, как пляшут огоньки свеч в отражении стекла. Море стало чуть тише, и все корабли стояли с погашенным светом. Отдалённый гул празднества долетал с нижнего этажа «Рогатого Ужа». Её сердце уже тоже не отбивало дробь, она успокаивалась, но пока что не готова была спать.

Вновь она подумала о том, как там малыш Сепхинор. Она очень надеялась, что Глен найдёт в себе силы оставить мелодраму и сполна насладиться праздником. Тем более, он не один, а с Банди и Мердоком. А Банди мог его хотя бы напоить, чтобы развеселить, и Валь очень надеялась, что смекалистый каменщик постарается подбодрить и барона, и мальчика, хоть как-то.

Если так, она обязательно наградит его. Банди на удивление хороший человек, и славно, что он подвернулся ей тогда на бирже труда. Если дать ему возможности и перспективы, он сможет жить, не вспоминая о преступном прошлом.

А Сепхинор будет по праву считать себя гордым владельцем змеятника в Летнем замке. Конечно, на эмоциях он сказал, что ему это не нужно, но Валь была уверена, что он быстро пересмотрит своё мнение.

Душа наполнилась миром и благодатью, и веки её стали опускаться. Она слабо следила за тем, как ворочается сонное море. Как мерцают оставшиеся непотушенными свечи в некоторых окошках приземистых, но нарядных брендамских домов. Как подходят к брендамской гавани тёмные силуэты кораблей: один, второй, третий…

Их огни не были зажжены.

Что это вообще за корабли посреди Долгой Ночи подкрадываются к порту? Три мачты, надутые паруса. Фрегаты?

Фрегаты же вооружены множеством пушек. Такие судна не могут пристать в Брендаме, миновав патруль морской стражи. А если попытаются, вся набережная ощерится на них.

Но кругом тишина…

Сон прошёл, стало не по себе. Валь кинула взгляд на задремавшую Эпонею, её спящее ангельское лицо. Затем снова на фрегаты.