Джей Кристофф - Империя вампиров

Женщина, продолжая бурно дышать и лаская себя, взглянула на него. И тут Габриэль вспомнил: вкус, тепло, темное совершенное удовольствие, с которым не сравнится никакое курево. Жажда разыгралась в нем; трепет он ощущал всем телом: от паха, где щемяще ныло, до кончиков пальцев, в которых покалывало.

Ему же оставалось только стиснуть острые как ножи зубы и прошипеть:

– Нет, merci .

Жан-Франсуа улыбнулся и облизнул сочащееся кровью запястье рабыни, вынул палец у нее изо рта. Тяжелым и плотным, как железо, голосом чудовище велело:

– Оставь нас, милая.

– Как вам угодно, хозяин, – чуть дыша, ответила женщина.

Держась за спинку кресла, она встала на дрожащие ноги. Рана у нее на запястье уже затягивалась. Сделав напоследок неверный книксен, рабыня бросила на Габриэля похотливый взгляд и вышла.

Дверь тихонько затворилась.

Жан-Франсуа поднял бокал, и Габриэль завороженно посмотрел, как чудовище вертит его так и этак, рассматривая на свет лампы. Кровь в бокале была такой красной, что казалась черной. Глядя на угодника, вампир улыбнулся.

– Santé [16] Твое здоровье (фр.) . , – произнес Жан-Франсуа.

– Morté , – ответил Габриэль, поднимая тост за его погибель.

Они выпили одновременно: вампир сделал один неспешный глоток, а Габриэль осушил бокал разом. Жан-Франсуа потом, посасывая набухшую нижнюю губу и чуть проколов ее клыком, вздохнул. Габриэль же потянулся за бутылкой и заново наполнил свой бокал.

– Итак, – пробормотал Жан-Франсуа, оправляя жилет, – ты был пятнадцатилетним мальчишкой, де Леон. Слабокровкой, ребенком с севера, которого из грязной дыры Лорсона вытащили в неприступный монастырь святой Мишон. Там из тебя сделали льва, сотворили легенду, противника, которого стал бояться даже Вечный Король. Как?

Габриэль вновь осушил бокал одним большим глотком, утер потек вина с подбородка и взглянул на гирлянду из роз у себя на правой руке. На восемь букв под костяшками кулаков:

терпение.

– Не делали из меня льва, холоднокровка, – ответил он. – Лев и так жил у меня в крови, как и говорила мама.

Он медленно, со вздохом сжал кулак.

– Мне лишь помогли высвободить его.

– Прошло полгода с тех пор, как я принес клятву инициата Серебряного ордена, и каждый день брат Серорук гонял меня в хвост и в гриву.

Как и предупреждал Аарон де Косте, Перчатка стала горнилом, в котором мне предстояло либо закалиться, либо расплавиться в шлак. Каждый день меня ждал новый танец, месяцами меня подвергали проверке – либо мой наставник, либо остроумные устройства братьев очага.

Среди них были «Колючие люди» – связка постоянно движущихся тренировочных манекенов, отвечавших на любой твой удар. «Молотилка» – вращающиеся дубовые столбы на высоте тридцати футов над каменным полом; один неверный шаг во время спарринга на них – и остаток дня заживляешь сломанные кости. Полоса препятствий, которая называлась «Шрам»; забег на скорость, «Коса»… И все это предназначалось для того, чтобы сделать нас тверже, быстрее, сильнее.

Санктус, которым мы причащались на вечерних мессах, пробуждал во мне зверя: повышал силу, ускорял рефлексы, обострял мои чувства бледнокровки… Я ощущал себя клинком, который наконец извлекли из холодного подвала на яркий свет солнца. И все же знал, что я не столь остр, как остальные ребята, и никогда не стану таким.

После испытания крови брат Серорук ни разу не заговорил о моем слабокровном происхождении, но мне хватало издевок от Аарона и его дружков. Инициаты Сан-Мишона приходили и уходили, задерживаясь в монастыре на дни или недели, а потом возвращались на охоту со своими наставниками. Многие из них были благородными, что логично: высококровные предпочитали общество дам им под стать. Но я на них смотрел как на бесконечный поток горделивых дрочил, презиравших меня из-за происхождения и слабой крови. Все они были теми еще засранцами. Дерьма на меня вываливали больше, чем табун коней.

Аарон, когда мог, общался с парнем по имени де Северин – сыном элидэнской баронессы. У де Северина были темные глаза и надутые губы, а вообще мордой он напоминал дохлую рыбину. Был у Аарона еще один приятель, симпатичный барчук, шатен со злющими голубыми глазами. Слуги в доме его отчима наверняка ходили на цыпочках. Звали его Средний Филипп.