Дарья Фэйр - Сумасшедший вампир

Вам бывало холодно настолько, что сил дрожать уже нет? Лежишь, плачешь на сыром покрывале, слушаешь шуршание в траве, слепо щуришься на последний уголек, еле тлеющий в уродливом костерке, и понимаешь, что это уже не игрушки, это – реальность. Ты можешь умереть. Прямо сейчас! И никто не найдёт! Рассчитывать не на кого.

– Скоро утро, скоро утро… – как молитву шепчешь себе под нос, натягивая пахнущий мокрой шерстью плед, прихваченный с дивана, который по какой-то несусветной глупости показался подходящим, когда решалась на этот шаг. – Просто дождаться утра, просто дождаться… Я не сдохну так! Можно не сегодня? Ну, пожалуйста! Не сегодня!

Слёзы катятся, дышать из-за них невозможно, и чувствуешь себя настолько жалко, что в какой-то момент думаешь, что, может, такое ничтожество глупое и должно сдохнуть? Зачем я миру такая слабая, такая дура наивная?!

А потом нет. Не хочешь. «Не сегодня, пожалуйста!»… и пар изо рта белёсый, еле видно в темноте.

Мечтательница… Что от меня останется? Севший телефон, пара дорогих кроссовок и косточки. Больше ничего. Ведь знала же, знала! Но самонадеянно решила, что мне повезёт. Что теперь-то? Теперь уже ничего… Закутаться в мокрое покрывало, придвинуться к воняющему костру и просто попытаться дожить до утра.

Ухнула сова, ночной ветер зашелестел кронами, нагоняя ужас. Интересно, если бы я знала, что так будет, решилась бы? Рискнула бы? Если бы я только знала, когда прыгала, что окажусь здесь?!

Всё равно бы прыгнула.

– Алло, да, пап, – буркнула я в трубку, пытаясь спрятать телефон под шапку, чтобы холодный ветер не задувал в ухо. – Да, уже вышла…

Резко остановилась на поребрике, досадливо зажмурилась, телефон чуть не выпал из рук. Я попыталась совладать с чувством глубокого разочарования, и голос прозвучал лишь чуть громче обычного:

– Хорошо! Ни шагу! Жду возле кафе. Да, как ты сказал! Слава знает где. Да, хорошо, пап!

Как ни крепилась, злые слёзы всё равно навернулись на глаза. Капнули на ещё горящий экран нового смартфона, а одна на замшевый носок сапога. Я выключила телефон и вытерла щёки светлой кожаной перчаткой, с наслаждением отметив, что на ней остался грязный след от потёкшей туши.

Серый стылый март опять заморосил дождём, переходящим в снег. Начало весны в этом году выдалось тёплым, но по ощущениям не скажешь. Зябко, ноги немеют в сапожках на тонкой подошве. Мама все мозги проела, что нужно выглядеть идеально в любой ситуации! А я не хочу идеально, я хочу удобно! И тепло! И чтобы на меня смотрели как на нормальную, а не так, чтобы переминаться с ноги на ногу и провожать взглядом одногруппников, которые идут себе спокойно кто в чём, а меня по дуге обходят. Собираются в компании, курят на остановке и садятся в трамвай, смеясь и обещая друг другу завтра встретиться.

Раньше, как поступила, сразу облепили. Ну да, лощёная, вся в брендах, водитель личный! Хотя среди них и хорошие ребята были, искренние, не только те, кто подольститься хотел да выехать за мой счёт. Я так радовалась, надеялась, что хоть в университете… А потом новые знакомые поотваливались так же быстро. Матери с отцом спасибо, только у меня начали появляться друзья – пришли и показали себя во всей красе. Чуть ли не прямым текстом сказали, что такому быдлу не место рядом с их доченькой, вот и не стало у меня друзей. Опять…

Теперь вот стою и жду одна. Ещё и с места сходить нельзя, а то, не дай бог, уведёт кто! Кто только, спрашивается? Кому я нужна вообще? По паспарту двадцать два, по жизненному опыту лет на десять меньше. Даже не целовалась ни с кем ещё. Инфантильная трусливая дылда, с жижей в черепушке из комплексов, ромфанта и презрения к самой себе.

Впрочем, мне не привыкать, я знаю, что делать, чтобы забыть о том, что нет у меня права голоса. Как раз вчера очередную посылку доставили, бедный курьер еле дотащил коробку до дверей! Это ещё повезло, что лифт работает! В старых домах, даже в нашем пентхаусе, могут быть всякие происшествия. Но теперь в углу моей комнаты ждали тысячи свежих страниц, за которыми можно спрятаться от этого серого мартовского дождя, от холода, от криков папочки, истерик мамочки и ненависти к самой себе за трусость и неспособность стать такой, какой я хочу быть. Или хотя бы какой хотят видеть меня остальные.