Лара Эдриан - Полночный поцелуй

Но он хотел еще.

«Мне нужно больше!» – кричал проснувшийся в нем зверь. Он набирал силу, становился все более требовательным, толкал его к краю пропасти.

Но разве не всю свою жизнь он шел к этой пропасти?

Лукан стиснул зубы так, что едва не раскрошил. Нужно мобилизовать волю, немедленно вернуться в бункер, где он, возможно, сможет усмирить зверя.

Уже два часа Лукан бродил по темным улицам ночного города, но никак не мог успокоиться, кровь продолжала стучать в висках, голод и ярость почти полностью овладели его рассудком. В этом состоянии он представлял опасность для кого угодно.

Он кружил по городу, как призрак, не выбирая дороги, не осознавая, куда несут его ноги, и каждый раз они выводили на след Габриэллы.

Домой она не пошла. Лукан не знал точно, куда она направилась, но невидимая нить из аромата и ощущений, что связывала их, наконец привела его к дому в северо-восточной части Бостона. Очевидно, здесь жил кто-то из ее друзей.

В одном из окон верхнего этажа горел свет, их разделяло лишь стекло, но Лукан не стремился увидеть Габриэллу. Его останавливал не красный полицейский «мустанг», припаркованный у входа. Даже не глядя на свое отражение в лобовом стекле машины, Лукан знал, что его зрачки сужены, а клыки давят на плотно сжатые губы.

Он выглядел как монстр, монстром он и был. Сегодня ночью Габриэлла видела его истинный облик.

Лукан зарычал, вспомнив ее искаженное ужасом лицо, этот образ неотступно преследовал его все то время, что он бродил по городу после расправы над миньоном.

До сих пор у него стояла перед глазами картина: Габриэлла неуверенным шагом отступает, глаза широко раскрыты от ужаса и отвращения. Она увидела его истинное лицо и даже успела назвать его вампиром, прежде чем пуститься бежать.

Ни словом, ни силой он не пытался ее остановить.

В тот момент, когда он осушал свою жертву, он знал только одно чувство – ярость; она бурлила в нем обжигающей лавой. Он отбросил миньона, как мусор, тот и был мусором, ярость бесновалась в нем, он представлял, что стало бы с Габриэллой, попади она в руки Отверженных. Лукану хотелось разорвать миньона в клочья, как он в злобной ненависти разорвал его горло.

И это он, хладнокровный воин, гордящийся своей выдержкой?

Что за подлая шутка?

Маска, за которой он так искусно прятал свое лицо, спала, когда он познакомился с Габриэллой. Она сделала его слабым, извлекла на свет его глубоко скрытые пороки.

Лукан поднял голову и посмотрел на светящееся окно второго этажа, грудь сдавило от непреодолимого желания запрыгнуть через него внутрь, схватить Габриэллу и унестись с нею туда, где она будет принадлежать только ему.

И пусть она его боится. Пусть презирает за то, что он вампир, лишь бы только чувствовать под собой ее тело, потому что только эта женщина могла облегчить любую его боль.

«Да-а», – застонал внутри зверь, томящийся голодом и страстью.

Пока этот зверь не поглотил его полностью, до помутнения рассудка, Лукан сжал кулаки и ударил по капоту «мустанга». Заревела сигнализация, в окнах задвигались шторы. Лукан отскочил в сторону и побежал прочь от дома, прячась в рассеивавшейся темноте ночи.

– Все в порядке, – сказал вернувшийся Рэй. Он спускался проверить машину. – К ней и пальцем нельзя прикоснуться, сразу кричать начинает. Прошу прощения за беспокойство. На сегодня и так сюрпризов достаточно.

– Наверное, мальчишки шалили, – подхватила Меган, сидевшая на диване рядом с Габриэллой.

Та рассеянно кивнула, соглашаясь с друзьями, которые старались успокоить ее. Хотя она им не верила.

Это был Лукан.

Какое-то внутреннее чутье – она не могла дать ему определение – подсказывало ей, что он там, на улице. Это не был страх, просто глубокая уверенность, что он где-то рядом.

Что она нужна ему.

Он хочет ее.

Господи, она так надеялась, что он поднимется в квартиру, уведет ее отсюда и поможет разобраться в кошмаре, свидетелем которого она стала.

Но Лукан ушел, она почувствовала его отсутствие с той же остротой, с какой ощущала, как он идет за ней к дому Меган.

– Ты согрелась, Гэбби? Может быть, еще чаю?

– Нет, спасибо.

Габриэлла обеими руками держала чашку с успевшим остыть ромашковым чаем, внутри расползался холод, от которого нельзя было избавиться ни с помощью теплого одеяла, ни с помощью горячей ванны. Сердце учащенно билось, в голове царила полная неразбериха, Габриэлла отказывалась верить в то, что видела собственными глазами.