Абрахам Меррит - Корабль Иштар

Сверхъестественно голубые глаза невыносимо сверкнули.

— Поскольку все на земле, кому я даю свои приказания, их выполняют, — медленно ответил он, — вы можете называть меня… Сатаной! Я предлагаю вам возможность править этим миром вместе со мной — за определенную плату, разумеется!

Два последних предложения звенели в моем мозгу, как заряженные электричеством. При других обстоятельствах они показались бы бессмысленными, но здесь они были далеки от абсурда.

Эти лишенные ресниц, невероятно живые голубые глаза на неподвижном лице были… дьявольскими! Я уже давно чувствовал прикосновение дьявола ко всему, что происходило со мной этим вечером. В неподвижности огромного тела, в звучности этого органного голоса, лишенного выразительности и исходившего из почти неподвижных губ, — во всем этом была дьявольщина, как будто тело его было всего лишь автоматом, в котором обитал адский дух, какое-то чуждое существо, проявляющее себя лишь во взгляде и в голосе. То, что мой хозяин был абсолютной противоположностью высокого, худощавого, смуглого Мефистофеля из оперы, пьесы или романа, делало его еще более ужасающим. К тому же я по опыту хорошо знал, что полные люди способны на гораздо большее коварство, чем худые.

Нет, в этом человеке, который просил называть его Сатаной, не было ничего абсурдного. Я должен был в глубине души признаться, что он вызывал ужас.

Мелодично прозвенел колокольчик. На стене вспыхнула лампа, скользнула в сторону панель, и в комнату вошел Консардайн. Я заметил, что панель другая, не та, через которую исчез маньчжур-дворецкий. В то же самое время я сообразил, что в большом зале не было ни одной лестницы. И тут же понял, что в спальне, куда проводил меня лакей, не было ни окон, ни дверей. Мысль мелькнула в мозгу и ушла, я не придал ей значения. Обдумаю позже.

Я встал, возвращая Консардайну его поклон.

Он без приветствий и церемоний сел справа от Сатаны.

— Я говорил Джеймсу Киркхему, каким занимательным нахожу его, — сказал мой хозяин.

— И я, — улыбнулся Консардайн. — Но боюсь, мои компаньоны не разделяют этого мнения. Кобхем очень расстроился. С вашей стороны это было жестоко, Киркхем. Тщеславие — один из грехов Кобхема.

Итак, фамилия Уолтера — Кобхем. Интересно, а как фамилия Евы?

— Ваша уловка с куклой была… деморализующей, — сказал я. — Считаю, что был скорее сдержан в своих намерениях насчет Кобхема. Знаете, для них было так много возможностей. Да и достаточно поводов.

— Кукла — это отвлекающая идея, — заметил Сатана. — И притом эффективная.

— Дьявольски эффективная, — я обратился к Консардайну. — Впрочем, этого следовало ожидать. Как раз перед тем, как вы вошли, я обнаружил, что ужинаю с… с Сатаной.

— А, да, — холодно подтвердил Консардайн. — Вы, несомненно, ждете, что я вытащу ланцет и вскрою вам вену, а Сатана положит перед вами документ, написанный серой, и потребует, чтобы вы его подписали собственной кровью.

— Никаких таких детских сказок я от вас не жду, — возразил я, стараясь продемонстрировать некоторое возмущение.

Сатана рассмеялся; лицо его при этом оставалось неподвижным, но глаза дрожали.

— Устаревшие методы, — сказал он. — Я отказался от них после своих встреч с покойным доктором Фаустом.

— Возможно, вы считаете, что я и есть покойный доктор Фауст, — вежливо обратился ко мне Консардайн. — Нет, вовсе нет, и еще, — он лукаво взглянул на меня, — помните: Ева — не Маргарита.

— Скажем, не ваша Маргарита, — поправил Сатана.

Я чувствовал, как кровь ударила мне в лицо. И опять Сатана рассмеялся. Они играют со мной, эти двое. Но в игре все время присутствует зловещая нота, это несомненно. Я чувствовал себя, как мышь между двух кошек. И подумал, что девушка тоже очень похожа на такую мышь.

— Да, — это звучный голос Сатаны, — да, я стал гораздо современнее. Я по-прежнему покупаю души, это верно. Или беру их. Но я не так неумолим в своих условиях, как в древности. На определенные периоды я могу сдать души в аренду. И за работу я плачу очень хорошо, Джеймс Киркхем.

— Не пора ли перестать обращаться со мной, как с ребенком? — холодно спросил я. — Я признаю все, что вы сказали обо мне. И верю всему, что вы говорили о себе. Я допускаю, что вы — Сатана. Хорошо. Но что из этого?

Наступила пауза. Консардайн зажег сигару, налил себе бренди и отодвинул в сторону подсвечник, стоявший перед ним; я думаю, он это сделал, чтобы лучше видеть мое лицо. Сатана впервые за все время оторвал свой взгляд от меня и посмотрел куда-то надо мной. Я вступил в третью стадию этой загадочной игры.