Абрахам Меррит - Корабль Иштар

И поехала дальше, ничего не упомянув о том, что это за охота. А я не спросил: что-то в ее ответе восстановило мою веру в рассказ Лайаса.

Мы подъехали к концу стены, и, как и говорил Мак-Кенн, она была встроена в скалу. Большая скала закрывала вид на то, что находится дальше.

— Я хотел бы посмотреть сверху, — и прежде чем она смогла ответить, спешился и стал взбираться на скалу. С вершины виден был открытый океан. В нескольких сотнях ярдов от берега в небольшой лодке сидели два рыбака. Увидев меня, они подняли головы, и один стал опускать ручную сеть.

Работа Мак-Кенна.

Я спустился и присоединился к Дахут. Спросил: «Не хотите ли проехаться за воротами галопом? Я бы хотел осмотреть окрестности».

Она поколебалась, затем кивнула. Мы повернули назад, проехали через ворота и оказались на сельской дороге.

Немного погодя мы увидели старинный дом в стороне от дороги среди больших деревьев. От дороги его отделяла каменная стена. У ворот стоял Мак-Кенн.

Он невозмутимо смотрел, как мы подъезжаем. Дахут проехала, не взглянув на него. Я отстал на несколько шагов и, проезжая мимо Мак-Кенна, бросил карточку. Я надеялся на такой случай и потому заранее написал:

«Что-то тут очень плохое, но доказательств пока нет. Примерно тридцать человек, думаю, все вооружены. За стеной проволочное заграждение под напряжением».

Догнал мадемуазель, и мы проехали еще с милю. Она остановилась и спросила: «Достаточно видели?»

Я ответил: «Да», и мы повернули назад. Мак-Кенн по-прежнему стоял у ворот, как будто и не двигался. Но бумаги на дороге не было. Охранники увидели нас и открыли ворота. Тем же путем мы вернулись к дому.

Дахут раскраснелась от езды. Она сказала: «Я выкупаюсь. Ленч на яхте».

— Отлично, — ответил я. — Надеюсь, после него мне не захочется спать, как вчера.

Глаза ее сузились, но мое лицо оставалось невинным. Она улыбнулась. «Не захочется, я уверена. Вы привыкаете».

Я мрачно заметил: «Надеюсь. За обедом вчера я был ужасно скучен».

Она снова улыбнулась. «Вовсе нет. Вы очень понравились моему отцу».

И со смехом ушла в дом.

Я был очень рад, что понравился ее отцу.

Абсолютно восхитительная морская прогулка с абсолютно восхитительной девушкой. Только когда один из членов экипажа при нашем приближении встал на колени, я ощутил зловещее нижнее течение. А потом обед с де Кераделем и его дочерью. Разговор с де Кераделем был настолько интересен, что я забыл о том, что я пленник.

Я обсуждал с ним то, что хотел обсудить в тот вечер, когда Билл попросил меня ни с чем не соглашаться. Иногда манеры де Кераделя раздражающе напоминали манеры верховного жреца, обучающего новичка самым элементарным вещам: он принимал само собой разумеющимися такие факты, которые современная наука считает мрачнейшими суевериями, он же считал все это доказанным на опыте. Но знания его были огромными, а ум острым, и я удивлялся, как можно за одну короткую жизнь узнать так много.

Он говорил о враге Озириса черном Тифоне, которого, египтяне также называли Сетом Рыжеволосым. Рассказывал о Элевсинских и Дельфийских мистериях, как будто сам был их свидетелем. Описывал их в мельчайших подробностях, да и другие, более древние и страшные обряды, давно погребенные в сгнивших от времени храмах. Злые тайны шабаша были открыты для него; однажды он заговорил о преклонении перед Корой, Дочерью, известной также как Персефона, Геката и под множеством других уходящих в бесконечную цепь веков имен, — женой Аида, царицей теней, чьими дочерьми были фурии.

Я рассказал ему, чему был свидетелем в Дельфийской пещере, когда христианский священник с душой язычника пробудил Кору… и я видел, как величественная, ужасная фигура появилась в клубах дыма от жертвы на древнем алтаре.

Он слушал внимательно, не прерывая, как будто для него рассказ этот знаком. Спросил: «А Она приходила к нему раньше?»

— Не знаю, — ответил я.

Он сказал, обращаясь непосредственно к мадемуазель: «Даже если и так, тот факт, что она явилась… доктору Каранаку… весьма многозначителен. Это доказывает, что он…»

Дахут прервала его, и мне показалось, что в ее взгляде было предупреждение: «Что он… приемлем. Да, отец».

Де Керадель рассматривал меня. «Весьма полезный опыт. В его свете… и в свете других обстоятельств, которые вы нам поведали, я удивляюсь… почему вы были так враждебны к этим идеям в тот вечер, когда мы впервые встретились».

Я ответил прямо: «Я был пьян… и готов спорить с кем угодно».