Фрол Владимиров - Пепел Клааса

Ледяной ужас объял душу Мартина. Он боялся дьявола, страшился Бога, но более всего угнетала безвыходность, ибо разницы между Богом и дьяволом он не видел.

Из-за опушки показалась мрачная глыба замка Рабенштейн. Посеребрённый луной, он манил и отпугивал.

«Дьявол — это ноги Бога!», — вспомнил Мартин. Так говорила одна гадалка из Бранденбурга. Ведьма происходила из вендов — немецких славян. Её обвинили в ереси и сожгли.

«Дьявол — это ноги Бога!», — кричала она из костра.

— Ну что ж, господа, — решительно произнес Мартин, — так и быть, отправляемся к Йоргу фон Рабенштейн.

И будет в те дни:

Сердце отбарабанит тысячу восемьсот ударов, но Начикет не явится. Александр попытается успокоить себя. Он сконцентрируется на увлекательной и трудной мысли, продолжив размышления о сословных метаморфозах.

«Такое количество одарённых детей из низшего сословия не укладывается в наше учение, — подумает он. — Не могут рождённые Телом Мира сравняться с сынами Мировой Души. И тем не менее, художники рассуждают о Высшем Знании, Образе, Летописи, Предании… И как рассуждают! Талантливо. Изящно. Дерзко.

Пусть в некоторых Трудящихся и Героях возрастает Мировая Душа. Такое бывало и раньше, я сам тому подтверждение. Но Мировая Душа не может возрастать в столь многих простолюдинах разом, ибо таким образом нарушается сословный закон. Какой же это закон, если ставшие причастниками Мировой Души более не желают перейти в сословие Посвящённых?»

Александра меньше напугала бы бурная эволюция Героев — они наполовину состоят из Мировой Души и наполовину из Тела Мира. Можно было бы истолковать их духовный рост как пролог великого преображения, как предзнаменование эры богов. Но взрыв духовности среди зелёных в обход среднего сословия и без малейшей опеки со стороны Посвящённых грозил подрывом самих основ бытия. Низшее сословие бурно развивается, в среднем — застой, в высшем — деградация. Иначе как ещё истолковать намерение лиловых произнести Великое Заклинание? И эти болезни… Двоедушие, троедушие… Вместо обетованного единства — дробление личности. Если так пойдёт дальше, Мировая Душа начнёт умножаться в животных, а то и в растениях.

Александр приблизится к библиотечным воротам. Цветочная стража грозно выпростает шипы, на остриях блеснут капельки яда. Александр прикроет нос плащом и поспешит отойти на безопасное расстояние, пока коварный нектар не растворится в воздухе.

В грядущем мире растения можно будет приручать, они станут воспроизводить чувства человека, следовать повелениям своих хозяев.

Александр почувствует лёгкое головокружение. Он опустится на каменные плиты и прижмёт подбородок к груди. Так ему легче дышать.

«Всё-таки наглотался испарений. Ничего, это не опасно, это скоро пройдёт», — успокоит он себя.

Александр закроет глаза. Из темноты поползёт белый круг. Размыто, точно сквозь слезу, замерцают контуры. Запах океана. Шум волн. Корабль. Александр почувствует, что нужно беречься. Видимо, он тут случайный, лишний, может быть даже — последний.

На палубе корабля он увидит оранжерею. Вокруг цветов будут суетиться женщины — поливать, окапывать, укрывать от солнца. Мужчины станут грести длинными расширяющимися на концах шестами. Кроме наготы во внешнем виде людей Александра удивит их манера двигаться — они будто лишены собственной воли, им не ведомы ни сомнения, ни цели. Через одинаковые промежутки времени трудовики будут выстраиваться вокруг оранжереи, делать пару глубоких вдохов и снова приниматься за работу. Александр ощутит, как нечто роковое и восхитительное парализует его и влечёт к неведомому аромату. Он захочет броситься в воду и плыть навстречу сладостному забытью, как вдруг один из рабов обернётся: на Александра посмотрит человекообразное существо, очевидно самец, начисто лишённое признаков внутренней жизни. Александр отшатнётся. Перед ним будет двигаться оболочка, внутренность которой словно выварили и высосали. Ни прошлое, ни будущее не будут иметь значения для этого человекоподобного насекомого, существующего от затяжки до затяжки. Издохнет ли оно в тот же миг или через миллион эпох — всё едино.

Александру будет грозить та же участь. То, что станет с ним происходить — не галлюцинация, а, скорее, — перекрёсток. Едва он минует его, как поймёт, что выбор предрешён задолго до борьбы. Но пока в его распоряжении будет какое-то время, он ещё сможет открыть глаза. Или не открывать. Александр попытается вспомнить что-нибудь важное или трогательное, что помогло бы ему выбраться наружу, но зона, где он очутится, будет свободна от любых влияний. Начикет, Высшее Знание, боги — всё останется за горизонтом, в той жизни. В новой жизни он будет совершенно один. Он и аромат. И ужас. И сладкое забытье. И жалость к человеческому в себе. И снова аромат. Аромат. Аромат.