Клайв Баркер - Восставший из ада

Она ответила, что нет, но всегда интересовалась последними достижениями науки. Он, похоже, пришел в восторг и, пользуясь этим хрупким предлогом, весь остаток вечера усердно угощал ее коктейлями. К половине двенадцатого голова у нее немного закружилась, однако она была совершенно счастлива и на любую самую заурядную фразу отвечала громким хихиканьем.

Вскоре после двенадцати Джулия заявила присутствующим, что устала и хочет лечь спать. Заявление было воспринято гостями как намек, что всем пора по домам, но Рори окончательно разошелся. Вскочив со своего места, он снова начал наполнять бокалы, прежде чем кто-либо успел запротестовать. Керсти была уверена, что заметила на лице Джулии недовольное выражение, но оно мелькнуло и тут же исчезло, уступив место обычной приветливой улыбке. В итоге Джулия пожелала всем спокойной ночи, с достоинством приняла поток комплиментов по поводу необыкновенно удавшейся ей телячьей печенки и отправилась в спальню.

Безупречно красивые должны быть и безупречно счастливыми, разве не так? Керсти это всегда казалось очевидным. Однако сегодня, наблюдая за Джулией и находясь под влиянием винных паров, она вдруг подумала: а может, эти мысли были навеяны ей самой обычной завистью? Возможно, безупречность также несет в себе печаль, просто несколько иного рода.

Но голова у нее кружилась, задержаться на этой мысли и как следует обдумать ее не было сил, тем более что в следующий миг Рори снова поднялся и начал рассказывать анекдот о горилле и иезуите. Керсти смеялась так, что даже подавилась коктейлем.

Находящаяся наверху Джулия услышала новый взрыв смеха. Она действительно устала, тут не пришлось кривить душой, но утомили ее вовсе не приготовления к вечеринке. Причиной было презрение ко всем этим идиотам, собравшимся внизу, презрение, которое с трудом удавалось сдерживать. А ведь некогда она называла их друзьями, этих недоумков, с их жалкими шутками и еще более жалкими претензиями. Весь вечер она играла перед ними роль гостеприимной хозяйки, все, хватит. Теперь ей хотелось очутиться в прохладе, в темноте.

Она даже не успела отворить дверь в «сырую» комнату, как сразу почувствовала: здесь что-то изменилось. Свет голой лампочки, висевшей под потолком на лестничной площадке, осветил пол, на который пролилась кровь Рори, но доски были безупречно чистыми, словно кто-то долго скоблил их и драил. Она шагнула через порог и притворила дверь. Замок за ее спиной негромко защелкнулся.

Тьма была густой и глубокой, почти абсолютной, и это дарило наслаждение. Тьма успокаивала глаза, приятно холодила их.

И вдруг из дальнего угла комнаты донесся звук.

Он был не громче шороха, производимого лапками таракана, который бежит где-то за плинтусом. И через секунду звук затих. Она затаила дыхание. Вот оно, послышалось снова. На сей раз она уловила в шорохе какую-то ритмичность. Некий примитивный код.

Эти, внизу, ржали, как лошади. Шум вновь пробудил в ней отчаяние. Неужели она никогда, никогда не избавится от этой компании?

Джулия сглотнула нарастающий в горле ком и заговорила с темнотой.

— Я слышу тебя, — сказала она, не уверенная, откуда вообще взялись эти слова и к кому они обращены.

Тараканье шуршание на миг прекратилось, затем послышалось снова, уже настойчивее и громче. Она отошла от двери и двинулась на звук. Он не умолкал, словно подбадривая ее.

В темноте легко ошибиться, и она добралась до стены раньше, чем рассчитывала. Подняв руки, принялась шарить ладонями по крашеной штукатурке. Поверхность стены была холодной, но по-разному. Было одно место, примерно на полпути от двери к окну, где холод буквально обжигал, она даже отдернула руки. Тараканья беготня опять прекратилась.

В определенный момент она как будто утратила ориентацию и словно бы поплыла наугад во тьме и отчаянии. Но вдруг почувствовала впереди какое-то движение. Показалось, решила она. Воображение расшалилось, откуда здесь взяться свету? Однако зрелище, представшее ее глазам в следующую секунду, тут же доказало ей, как глубоко она заблуждалась.

Стена светилась — или была освещена чем-то, находившимся за ней. Светилась холодным голубоватым светом, отчего твердый кирпич вдруг утратил свою плотность. А потом… Стена неожиданно начала расступаться, части ее перемещались, менялись местами, словно карты, тасуемые ловкими руками фокусника. Крашеные панели являли спрятанные за ними пустоты и ниши, которые, в свою очередь, раскладывались дальше, открывая все новые и новые потайные комнатки. Она не сводила с происходящего глаз, боясь даже моргнуть, чтобы не упустить деталей и подробностей этого необыкновенного жонглирования. Перед ее взором распадался сам мир.