Клайв Баркер - Имаджика - Пятый Доминион

— Что теперь? — сказал Пай.

— Будем обороняться, — ответил Миляга. — Выбирать не приходится.

Однако место, где они собрались держать оборону, становилось таким же неустойчивым, как и походка Н’ашапа. Хотя солнца этого Доминиона находились в другом полушарии и от горизонта до горизонта на небе царила ночь, замерзшее море сотрясла дрожь, которую Пай и Миляга тотчас узнали. Хуззах тоже ее почувствовала. Она подняла голову, и рыдания ее затихли.

— Леди… — пробормотала она.

— Что такое? — сказал Миляга.

— Она рядом с нами.

Миляга протянул ей руку, и Хуззах ухватилась за нее. Поднявшись на ноги, она стала изучать поверхность моря.

Миляга последовал ее примеру. Его сердце яростно забилось, когда на него нахлынули воспоминания о разжижении Колыбели.

— Ты можешь остановить ее? — пробормотал он Хуззах.

— Она пришла не за нами, — сказала девочка и перевела взгляд на преследователей.

— О Богиня… — прошептал Миляга.

В середине приближающейся группы раздался тревожный крик. Сошел с ума один луч фонарика, потом другой, потом еще один: солдаты, один за другим, понимали, какая опасность им угрожает. Испустил крик и Н’ашап, пытаясь призвать подчиненных к порядку, но они не повиновались. Трудно было разглядеть, что там происходит, но Миляга достаточно хорошо мог это себе представить. Почва размягчилась, и серебряные воды Колыбели забурлили у них под ногами. Один из солдат выстрелил в воздух, когда панцирь моря раскололся под ним, двое или трое побежали обратно к острову, но их паника только ускорила процесс. Они ушли под воду с такой быстротой, словно их утащили акулы, и только фонтаны серебряной пены поднялись там, где они были еще мгновение назад. Н’ашап по-прежнему пытался добиться хоть какой согласованности в действиях его подчиненных, но тщетно. Поняв это, он принялся палить по троице беглецов, но земля уходила у него из-под ног, а лучи фонариков уже не были устремлены на цель, так что он фактически стрелял наугад.

— Нам надо уходить, — сказал Миляга. Но Хуззах была иного мнения.

— Она не причинит нам вреда, если мы не будем бояться, — сказала она.

Милягу подмывало ответить, что он действительно боится, но он удержался, хотя и сильно сомневался в том, что Богине хватит терпения заниматься отделением злых от заблуждающихся и нераскаявшихся от исполненных молитвенного пыла. Все их преследователи кроме четырех, среди которых был и Н’ашап, оказались во власти моря. Один уже окончательно скрылся под водой, другие еще боролись в поисках какой-нибудь опоры. Миляга видел, как один солдат почти выкарабкался из воды, но почва под ним растворилась с такой стремительностью, что он даже не успел вскрикнуть перед тем, как воды Колыбели сомкнулись над ним. Другой тонул, проклиная на чем свет стоит бурлящую вокруг воду. Последней исчезла его винтовка, которую он держал высоко над головой, так и не выпуская из рук.

Все обладатели фонариков из числа преследователей погибли, и свет исходил лишь с вершины утеса, где солдаты, которым, к счастью для них, не пришлось участвовать в погоне, нацеливали свои фонари на последних оставшихся в живых жертв этой бойни. Один из уцелевшей четверки попробовал было добежать до твердой поверхности, где стояли Миляга, Пай и Хуззах. Но паника подвела его. Не успел он пробежать и пяти шагов, как перед ним забурлила серебряная пена. Он попробовал вернуться, но дорога уже превратилась в кипящее серебро. В отчаянии он бросил винтовку и попытался в прыжке достигнуть твердого участка, но не допрыгнул и в одно мгновение исчез под водой.

Один из оставшейся троицы, этак, в молитвенном порыве упал на колени, что только приблизило его к его палачу, который поглотил жертву вместе с ее предсмертными проклятиями, дав ей время только на то, чтобы успеть схватить за ногу и увлечь за собой своего товарища. Бурлящие воды, в которых они исчезли, не успокоились, а, напротив, удвоили ярость. Н’ашап, последний оставшийся в живых участник погони, повернулся им навстречу, и из моря поднялся фонтан вполовину его роста.

— Леди… — сказала Хуззах.

Это была она. Изваянный из воды женский торс, и над ним — искрящееся и переливающееся лицо. В следующее мгновение фигура распалась, и вода хлынула на Н’ашапа. Его утащило на дно так быстро, и поверхность моря, сомкнувшаяся над ним, обрела в тот же миг такой безмятежный вид, словно мать никогда не рождала его на свет.

Очень медленно Хуззах повернулась к Миляге. Хотя труп ее отца лежал у ее ног, во мраке светилась ее улыбка — первая открытая улыбка, которую Миляга видел на ее лице.