Они вышли в озаренный солнцем вестибюль.
— Как по-твоему, что собирается предпринять этот ублюдок? — спросил Клем.
— Сюда он не вернется — в этом я уверен, — сказал Миляга. — Думаю, сейчас он отправится бродить по городу. Но рано или поздно он вернется в то место, откуда он родом.
— Это куда, интересно?
Миляга широко раскинул руки.
— Сюда, — сказал он.
В тот раскаленный день в Лондоне не было улицы, более привлекавшей к себе внимание призраков, чем Гамут-стрит. Ни одно место в городе, начиная с тех, которые приобрели всеобщую славу благодаря своим привидениям, и кончая укромными уголками, известными только детям и медиумам, где собирались духи умерших, не могло похвастаться таким количеством душ, желающих обсудить последние события на месте собственной кончины, как эта захолустная улочка в Клеркенуэлле. Хотя глаза лишь очень немногих людей — даже среди тех, кто был готов к встрече со сверхъестественным (а в машине, которая завернула на Гамут-стрит в самом начале пятого, было несколько таких), — способны были воочию видеть духов, их присутствие, отмеченное холодными, тихими разрывами в сверкающем мареве над асфальтом и невероятным количеством бродячих собак, которые собирались на углах, привлеченные леденящим пронзительным свистом (его имели обыкновение издавать некоторые мертвецы), было и так достаточно очевидным. Гамут-стрит тушилась в собственном соку, перенасыщенном духами.
Миляга успел предупредить всех, что в доме нет никаких удобств. Ни мебели, ни воды, ни электричества. Но он сказал, что там их ждет прошлое, а это и будет главным удобством по сравнению с пребыванием в Башне.
— Я помню этот дом, — сказала Юдит, вылезая из машины.
— Нам обоим надо быть очень осторожными, — предупредил Миляга, поднимаясь по ступенькам. — Сартори оставил здесь одного из своих овиатов, и тот чуть не свел меня с ума. Я хочу избавиться от него, прежде чем все мы войдем в дом.
— Я иду с тобой, — сказала Юдит, двинувшись вслед за ним к двери.
— По-моему, это не слишком благоразумно, — сказал он. — Позволь мне сначала разобраться с Отдохни Немного.
— Так зовут эту тварь?
— Да.
— Я хочу на нее посмотреть. Не беспокойся, она не причинит мне никакого вреда. Ведь у меня внутри частичка ее Маэстро, помнишь? — Она положила руку себе на живот. — Так что я в полной безопасности.
Миляга ничего не возразил и отступил в сторону, пропуская Понедельника к двери, которую тот вскрыл с мастерством опытного квартирного вора. Юдит тотчас перешагнула порог и оказалась в затхлой и холодной прихожей.
— Подожди, — сказал Миляга, входя следом за ней.
— А как выглядит эта тварь? — поинтересовалась Юдит.
— Похожа на обезьянку. Или на грудного ребенка. В одном я уверен: она постоянно треплет языком.
— Отдохни Немного…
— Да, такое вот имечко.
— Идеальное — для подобного места.
Она подошла к подножию лестницы и стала подниматься к Комнате Медитации.
— Будь осторожна… — сказал Миляга.
— Свежий совет…
— По-моему, ты просто не понимаешь, какими сильными…
— Я ведь родилась там наверху, не правда ли? — спросила она тоном не менее холодным, чем воздух. Он не ответил, тогда она резко развернулась и спросила снова: — Не правда ли?
— Да.
Кивнув, она продолжила подъем.
— Ты сказал, что здесь нас ожидает прошлое, — напомнила она.
— Да.
— И мое прошлое тоже?
— Не знаю. Вполне вероятно.
— Я ничего не чувствую. Это место похоже на кладбище. Несколько расплывчатых воспоминаний, и все.
— Они придут.
— Завидую твоей уверенности.
— Мы должны обрести целостность, Джуд.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Мы должны… примириться… со всем, чем мы были когда-то. И только тогда мы сможем пойти дальше.
— Ну а если я не хочу ни с чем примиряться? Если я хочу изобрести себя заново и начать все сначала?
— Ты не сможешь, — ответил он. — Прежде чем попасть домой, мы обязательно должны стать цельными.
— Если это дом, — сказала она, кивая в направлении Комнаты Медитации, — то можешь забрать его себе.
— Я имел в виду не место, где ты родилась, — сказал он.
— Что же тогда?
— Место, где ты была до этого. Небеса.
— К чертям собачьим Небеса! Я и с Землей еще как следует не разобралась.
— А в этом нет нужды.
— Позволь мне самой об этом судить. У меня еще даже не было жизни, которую я могла бы назвать моей, а ты уже готов впихнуть меня во вселенскую драму. Сомневаюсь, что мне туда хочется. Я хочу побыть в своей пьесе.
Читать дальше