Клайв Баркер - Проклятая игра

На его ладонь упала одинокая капля дождя. Он всмотрелся в нее, стараясь вернуть четкость зрения. Капля была ярко-красной. «Кровь», — всплыла слабая мысль. Не дождь — кровь. Марти поднес ладонь к лицу. У него обильно шла носом кровь. Теплый поток струился по руке, заливая закатанный рукав рубашки. Порывшись в кармане, он достал платок и приложил его к носу, затем заковылял к ближайшему магазину. В витрине он поймал свое отражение. Перед глазами у него плавала рыба. Он попытался отогнать видение, но оно не исчезало: яркое экзотическое существо пускало пузыри в его черепной коробке. Он отошел от стекла и вгляделся в нарисованные на нем буквы: «Аквариумные принадлежности Криклвуда». Повернувшись спиной к гуппи и декоративному карпу, Марти сел на узкий выступ. Его била дрожь.

«Это Мамолиан, — пришла в голову единственная мысль. — Если и впущу его в себя, я умру. Я должен бороться. Бороться любой ценой».

Слово вырвалось из губ Кэрис, она не смогла удержать его:

— Марти.

Европеец взглянул в ее сторону. Она бредит? На припухших губах девушки выступила слюна; да, точно. Грезит о совокуплении со Штраусом, без сомнения. Вот почему она произносит его имя так призывно.

— Марти!

Да, конечно, она бредит о пронзающей стреле и ране, о совокуплении. Посмотрите, как ее трясет. Посмотрите, как ее руки тянутся к паху, — бесстыдное зрелище.

— Далеко еще? — спросил он Томаса, который спорился с картой.

— Минут пять, — ответил юнец.

— Прекрасная ночь, — заметил Чад.

«Марти?»

Он поднял глаза и прищурился, чтобы лучше разглядеть улицу, но не увидел никого, кто мог бы его позвать.

«Марти?»

Это голос Кэрис, ужасно изменившийся. Когда голос звучал, голова Марти была готова расколоться, а мозг раздувался до размеров дыни. Боль стала нестерпимой.

«Марти?»

Заткнись, хотел он ответить, но ее не было рядом, чтобы услышать. Кроме того, это не она; это он, оно — Европеец. Теперь вместо голоса он слышал чье-то дыхание. Не свое собственное, а чужое. Марти задыхался, а это звучало размеренно и сонно. Улица перед глазами меркла в обволакивающем тумане, голова раскалывалась от жуткой боли. Марти понял: если он не найдет помощи, он умрет.

Он встал, обливаясь кровью. Звон заполнил его уши, заглушая шум транспорта в нескольких ярдах перед ним. Марти качнулся вперед. Кровь из носа хлынула сильнее.

— Кто-нибудь, помогите мне!

Неизвестный голос пробился сквозь хаос в его голове. Слова Марти не различал, но теперь он был не один. Чья-то рука поддержала его за талию, другая взяла его ладонь. В голосе, который слышал Марти, зазвучала паника. Он не знал, ответил ли хоть что-нибудь. Он даже не был уверен, стоит он или уже упал. Какая разница?

Ослепший и оглохший, он ждал, чтобы какая-нибудь добрая душа разрешила ему умереть.

Они притормозили на улице неподалеку от отеля «Орфей». Мамолиан вылез из машины, евангелисты вынесли Кэрис. Он заметил, что он нее пахло: этот тяжелый запах он связал с менструацией. Европеец прошел вперед, шагнул за ограду и ступил на безлюдную землю, окружавшую отель. Пустынность радовала его. Кучи хлама, куски выпотрошенной мебели; в болезненном свете магистральных фонарей это место обладало особой притягательностью. Для последних ритуалов лучше не найти. Пилигрим сделал хороший выбор.

— Здесь? — спросил Святой Чад, подходя к нему.

— Здесь. Ты не отыщешь для нас вход внутрь?

— С удовольствием.

— Только как можно тише.

Молодой человек скользнул по изрытой земле, остановившись только раз, чтобы вытащить из кучи обломков кусок железа.

«Они такие изобретательные, эти американцы, — думал Мамолиан, следуя за Чадом. — Неудивительно, что они правят миром. Изобретательные, но не изысканные».

Чад отрывал доски передней двери, нимало не заботясь о внезапности нападения.

«Ты слышишь? — мысленно спросил Мамолиан пилигрима — Знаешь ли ты, что я здесь, внизу, так близко от тебя?»

Он поднял холодные глаза к верхним окнам отеля. У него сводило живот от предвкушения, пот выступил на лбу и на ладонях. Я как волнующийся любовник, подумал он. Странно, что наш роман завершится вот так — без свидетелей, способных подтвердить заключительный акт. Кто узнает о нем, когда все закончится; кто расскажет? Уж точно не американцы. Они не протянут и нескольких часов, разрушив свой рассудок. И не Кэрис — та просто не выживет. Никто не поведает миру историю, о которой — по неким тайным причинам — Мамолиан сожалел Не это ли сделало его Европейцем? Он хотел, чтобы рассказ повторили еще раз, передали по наследству следующему жадному слушателю, чтобы тот со временем позабыл урок и повторил его мучительный путь. Ах, как он любил традиции!