Клайв Баркер - Проклятая игра

— Мистер Той будет ждать вас на выходе в следующую пятницу днем. Тринадцатого февраля. Вы суеверны?

— Нет.

Сомервейл протянул Марти конверт:

— Подробности здесь. В ближайшие дни вы пройдете медкомиссию, и сюда приедет человек, чтоб подготовить ваше заявление для комиссии по условно-досрочному освобождению. Ради вас изменили правила, Штраус, бог знает почему. Есть дюжина более достойных кандидатов.

Марти открыл конверт, бегло просмотрел страницы печатного текста и положил их обратно.

— Больше вы меня не увидите, — продолжал Сомервейл. — И я уверен, что этим вы вполне довольны.

Марти постарался, чтобы по его лицу нельзя было прочитать ответ. Кажется, его притворное безразличие разжигало очаг бессмысленной ненависти усталого Сомервейла. Тот оскалился и проговорил:

— Будь я на вашем месте, я бы благодарил бога, Штраус. Я бы благодарил его всем сердцем.

— За что… сэр?

— Но я полагаю, что в вашем сердце не так много места для него, правда?

В его словах было столько же боли, сколько презрения. Марти не мог не подумать о том, что Сомервейл остался один; муж, потерявший и жену, и веру в то, что увидит ее вновь, неспособный плакать. Другая мысль быстро сменила первую: каменное сердце Сомервейла, разбившееся от одного удара, не слишком отличается от сердца самого Марти. Они оба крутые парни, оба начали собственную войну против мира, и оба кончили тем, что оружие, которым они собирались сокрушить врагов, обернулось против них. Это понимание ужаснуло его, и он уже не радовался известию об освобождении, как должен бы был, хотя прежде не решался мечтать о нем. Все именно так. Подобно двум ящерицам в грязи, Марти и Сомервейл вдруг стали похожими, как близнецы.

— О чем вы думаете, Штраус? — спросил Сомервейл.

Марти пожал плечами.

— Ни о чем, — ответил он.

— Лжец, — отозвался Сомервейл, собрал папки и вышел из кабинета, оставив дверь открытой.

На следующий день Марти позвонил Шармейн и рассказал обо всем. Она казалась довольной, за что Марти был ей признателен. Когда он отошел от телефона, его немного трясло, но чувствовал он себя отлично.

Последние несколько дней Марти смотрел на Уондсворт как бы со стороны. Рутинные подробности тюремной жизни — привычная жестокость, бесконечные ряды камер, силовые и сексуальные игры — все было внове, как шесть лет назад.

Конечно, это потерянные годы. Их уже не вернуть, не наполнить полезным опытом. Такие мысли подавляли его.

С чем он выйдет отсюда? Две татуировки, тело, знававшее лучшие дни, воспоминания о ярости и отчаянии. Он отправлялся в путь налегке.

В ночь перед тем, как покинуть Уондсворт, он видел сон. Его ночная жизнь была не слишком богата в годы заключения. Влажные сны о Шармейн вскоре прекратились, как и более экзотические полеты фантазии, словно его подсознание жалело узника и хотело избавить его от мучительных грез о свободе. Иногда он просыпался посреди ночи с головой, увенчанной лаврами, но большинство видений были столь же бессмысленны и однообразны, как жизнь наяву. Но в ту ночь ему приснился совершенно иной сон.

Он увидел собор или что-то вроде него; недостроенный или такой, который невозможно достроить, — шедевр из башен и шпилей с парящими опорами. Невероятно огромное здание, оно не могло принадлежать физическому миру и не подчинялось законам гравитации, но во сне поражало реальностью. Стояла ночь, и Марти шел по направлению к собору. Гравий хрустел под ногами, пахло жимолостью, и изнутри доносилось пение. Божественные голоса хора мальчиков, нарастающие и затихающие без слов. Вокруг в шелковистой тьме не было людей. Никаких надоедливых туристов, способных разрушить красоту. Лишь Марти и голоса.

И вдруг чудесным образом он взлетел.

Он стал невесом, он принадлежал ветру, он несся к крутой стене собора с захватывающей дух скоростью. Он летел не как птица, а словно некая воздушная рыба. Как дельфин — да, именно так; его руки то прижимались к бокам, то рассекали синий воздух, когда он снижался. Как гладкое обнаженное создание, свободное от неприятной оболочки, кружащее вокруг шпилей, касающееся покрытых росой каменных стен и смахивающее капли дождя в трубы дымоходов. Прежде ему не снилось ничего подобного. Он чувствовал, себя счастливым, даже когда проснулся.

Он раскрыл глаза и очнулся в запертой камере, где на соседней койке мастурбировал Фивер. Койка ритмично покачивалась, все чаще и чаще, пока Фивер не кончил, задыхаясь и хрюкая. Марти попытался отрешиться от реальности и вновь увидеть свой сон. Он закрыл глаза с огромным желанием вернуть видение, он понукал темноту: ну давай, давай же. На один кратчайший момент сон возвратился, только теперь там было не счастье, а ужас. Марти падал с огромной высоты в сотню миль, а собор вырастал перед ним, шпили твердо вонзались в воздух и ожидали его…