Готфрид Бюргер - «Ленора» Г. Бюргера, «Линор» Э. По и баллады со схожим сюжетом

Не медли, дорогая,
В седло ко мне садись,
Мы б вихрем понеслись!

Там, в Венгрии далекой,
Есть домик у меня,
Там отпущу коня.

На свежей луговине
Построен домик мой,
Приют для нас с тобой.

Не мучь меня, не медли,
Садись ко мне, дружок,
Поскачем на восток!

Нам звездочки мерцают,
Высоко месяц встал».
Мертвец к луке припал!

«Куда меня зовешь ты?
Что вздумал, бог с тобой,
Еще и в час лихой?

С тобой не поскачу я,
Кровать твоя узка,
Дорога далека.

Один ты нынче ляжешь,
Мой милый, навсегда!
До Страшного суда».

Ее он любил когда-то,
Да взяли его в солдаты.
Ему сказала она:
«Зачем так печален взор твой?
Живой ты будешь или мертвый,
Я стану ждать у окна,
Пока отгремит война».

За месяцем месяц мчится.
Вот всадник в окно стучится
Осенней порой ночной.
«Ты помнишь иль ты забыла,
Как прежде меня любила?
Садись на коня со мной!»
«Я жду тебя, мой родной!»

Он обнял ее за шею
И вот уже вместе с нею
На черном летит коне.
«Не страшно ль тебе, родная?»
«О милый, ведь не одна я.
Чего же бояться мне
В своей ли, в чужой стороне?»

Как жалобно ветры плачут.
Как мертвые быстро скачут.
Проехали шаткий мост.
К часовне ведет дорога.
Осталось скакать немного:
Белеет вдали погост
При свете холодных звезд.

«Любовь моя и отрада,
Навек нам расстаться надо»,—
Невесте сказал жених.
И лег он в сырую землю:
Лишь мертвых земля приемлет
В объятья могил своих,
Но не берет живых.

Три девы сидели в светлице: [31] В балладе обнаруживают сходство с одной из героических песен «Старшей Эдды», а именно — «Второй песнью о Хельги Убийце Хундинга» (в ней мертвый Хельги приходит на свидание со своей возлюбленной).
Две — пряли златую нить,
А третья не уставала
О мертвом слезы лить.

К прекрасной Эльсе с дороги —
Тому немного дней —
Заехал рыцарь Оге
И обручился с ней.

Он златом с ней обручился,
Едва ступив на порог,
И в первое новолунье
В землю сырую лег.

Эльсе ломала руки.
Невесты жалобный стон
И горьких рыданий звуки
В могиле услышал он.

Поднялся рыцарь Оге.
На плечи взвалил с трудом
Свой гроб и с бременем тяжким
К невесте отправился в дом.

Он стукнул в двери гробом,
А не рукоятью меча,
Которой стучался прежде,
Обернув ее в мех плаща.

«Открой мне, прекрасная Эльсе!»
«Открою, во имя Христа,
Если имя назвать Христово
Вправе твои уста!»

«Встань, благородная Эльсе!
Впусти своего жениха.
По-прежнему имя Христово
Назвать я могу без греха».

Эльсе встала с постели
И дверь отперла мертвецу.
Слезы у девы бежали
По белому лицу.

Она ему кудри чесала,
Гребень взяв золотой:
Расчешет прядь — и омоет
Ее горючей слезой!

«Рыцарь Оге, мой милый!
Поведай, возлюбленный мой,
Как лежишь ты на дне могилы,
Объятый кромешной тьмой?»

«Под землей, в гробу моем тесном,
Где сырость и вечная мгла,—
Мне как в раю небесном,
Если ты весела!»

«Мой милый, с тобою вместе,
На дне могилы, во мгле,
Нельзя ли твоей невесте
Лежать в сырой земле?»

«С тобою крестная сила!
Спаси тебя крест святой!
Как пекло, зияет могила
Зловещей своей чернотой.

Когда твой плач к изголовью
Доносится ночью и днем,
Мой гроб запекшейся кровью
Наполнен и тяжко в нем.

Над моим изголовьем зелье
Коренится, в грунт углубясь.
На ногах, в моем подземелье,
Повисают змеи, склубясь.

Но если песня сорвется
Ненароком с любимых уст,
Внутри моей могилы
Зацветает розовый куст.

Крикнул петух черный.
Затворы с вечности врат
Упали, и в мир тлетворный
Вернуться спешит наш брат.

Крикнул петух белый,
Ранней зари певец.
В свой дом затравенелый
Вернуться должен мертвец.

Крикнул петух рыжий.
Это — усопшим знак,
Что месяц клонится ниже
И мешкать нельзя никак!»