Шарлотта Брайсон-Тейлор: Обители пустыни

Дин вышел из палатки, закурил чрезвычайно грязный бриар и побрел туда, где лежал на спине Меррит, подложив руки под голову и глядя поверх пустыни в окрашенное закатом небо. Слева тянулись раскопки, зиявшие подобно отверстым ранам в однообразии сухого коричневого песка; колоссальные холмы взметенной земли, чудовищные, с изломанными очертаниями, глубокие ямы и расселины, покатые хребты и ущелья. Огромная, царившая над всей округой могильная насыпь, именуемая арабами «Холмом затерянного города», была испещрена широкими, длинными и глубокими траншеями, врезавшимися в сокрытое сердце кургана — по ним рабочие поднимались и спускались вниз. Слева, за одним из меньших, нетронутых курганов, расположилась на ночлег армия землекопов, занятых сейчас жалким ужином из растертых бобов. За нависающим земляным валом вился голубоватый дымок костра: Ибрагим, десятник, колдовал над густым, ароматным кофе своей страны. Одиночество наступающей ночи уже нависло над землей, солнце исчезло за краем пустыни, и яростный цвет неба начал бледнеть. Извне, с восточной стороны, тень мрака, простиравшаяся до дальних пределов мира, надвигалась на лагерь стремительной, бесшумной поступью.

Дин сел рядом с лежащим на песке Мерритом. Высокий, широкогрудый и сильный, он словно нес в себе некую тяжесть, заставлявшую его казаться старше своих лет. Глаза у него были карие и спокойные, волосы шатеновые, с рыжинкой, на удивление жесткие, как проволока; еле заметные морщинки у рта выдавали чувство юмора. Меррит, седой, коренастый, худой и крепкий, как кремень, высвободил руку из-под головы, сдвинул скрывавшую его суровое и резкое лицо шляпу и взглянул на Дина.

— Где Холлуэй? — спросил он.

— Вскоре после обеда он взял свою камеру и сказал, что собирается сделать несколько снимков на раскопанном нами участке северного храма, — ответил Дин. — Мне кажется, где-то там должны обнаружиться новые таблички с письменами, причем хорошо сохранившиеся — ведь по сравнению с руинами других городов, что нам встречались, это место можно назвать чуть ли не современным.

Дин с интересом оглядывал раскопки, манившие его древними тайнами. Его немного тревожило отсутствие Холлуэя. Холлуэй был молод и обладал пылким воображением, и с ним можно было поговорить о колдовском очаровании этой грандиозной гробницы, навевавшей думы о некогда расцветшем, достигшем зенита и канувшем в Лету величии. С Мерритом нелегко было беседовать на подобные темы, ибо тот был опытным археологом — в высшей степени практичным, твердым как скала и прозаичным до самых кончиков ногтей; проявления чувств он был склонен принимать за неподобающую чувствительность и потому откровенно их презирал.

Солнце ушло за горизонт, и мир мгновенно окутала тьма. В лагере рабочих раздалось заунывное и приглушенное, словно доносящееся издалека песнопение и размеренный рокот барабана. В промежутках слышался крик осла, похожий на визг пилы, рассекающей дерево. С наступлением темноты на черной дуге небес зажглись громадные, бесчисленные звезды; ночной ветер, скользя среди руин, превратил дневной жар в нежданную прохладу. Темнота смягчила очертания земляных холмов, и они вздымались огромными тенями, растворяясь в мрачном таинстве ночи. С пением туземцев и ослиными криками смешивалось раздраженное блеяние коз, предназначенных для хозяйского котла. За валом поблескивал еле заметный отсвет костра десятника. И над всем довлела ночь, в чьей беспредельности тонули все звуки, все движения.

— Эти дикари способны работать целый день, как скот, и петь ночь напролет, что твои лягушки-быки, — неожиданно произнес Меррит. Он приподнялся на локте и крикнул, подзывая Ибрагима. Десятник отошел от костра и важно приблизился, выделяясь в ночи темным пятном.

— Почему люди сегодня так шумят? — спросил Меррит.

— Молиться за добрый везенье, сэар, — сказал Ибрагим, отвечая на арабский Меррита гордым, беглым и ужасающим английским с немыслимым акцентом. — Эта отмерший город не есть хорошо беспокоить. Бог-Господь… Он давно однажды проклясть его и люди горевать и страшиться… кхм… призрак. Призрак, да. Вестьма невежественный люди.

— Ах, вот оно как? — Меррит, потеряв интерес к разговору, снова растянулся на спине. — Ладно, скажи им, что призраков нечего бояться. Последний из них умер от старости добрую тысячу лет тому.