Андрей Зарин - Дар Сатаны

Он улыбнулся. Что же, в ее мыслях было участие к нему, хотя в несколько странной форме, — и он ответил:

— Ничего, кроме того, что я упустил повышение по службе и потерял двух приятелей!

— Умерли?

— Нет, я в них разочаровался.

«Так я и думала! прав Толя: совершенная размазня!»

Федор Андреевич покраснел.

— Ну, это еще небольшая потеря, — весело сказала Нина: — вы знаете: Господи, избави меня от друзей!., а вот повышение… Скажите, что это было за повышение?

Федору Андреевичу больно было слушать ее слова. В ее розовых губках они казались ему циничны. Раньше они казались ему забавны, и он всегда думал, что она говорит такие слова нарочно, чтобы вызвать его на горячий спор.

Он коротко рассказал ей и про обещание Чемоданова, и про перемену директора, и про поведение Жохова, — и все время пристально глядел ей в глаза, читая ее мысли, от которых ему становилось все больней и больней.

«Дурак, прямо дурак», слышался ему ее насмешливый голос: «ну, что я с ним буду делать? Мама говорит: „переделаешь!“ да он всегда таким останется. Рохля какой-то. Ему бы только стишки писать, да восторгаться. У-у! вот размазня-то!»

— Ну, что же, — сказала она ласково, когда он смолк. — Чемоданов все-таки отличил вас. Времени впереди много!

— Я и не огорчен этим, — ответил он: — мне больно было разочароваться в людях, — и в его голосе послышалась тоска.

«С чего это он?» встрепенулась Нина и ласково улыбнулась ему.

— У вас еще есть друзья и люди, которые вас любят! — при этом она взглянула на него быстрым лучистым взглядом, и он расслышал: «от этого взгляда сейчас вспыхнет и раскиснет! знаю!»

Он, действительно, вспыхнул, но не раскис.

В эту минуту в комнату вошла Глафира Иларионовна.

— А! Федор Андреевич! — воскликнула она радостно: — голубчик мой! ну, идемте обедать. Толя уже пришел!

Федор Андреевич ласково поцеловал ее руку и поднял голову. Глаза их встретились.

«Что это она ему такого сказала?» услыхал он тревожный голос: — «ишь раскис весь! дура! говорю: до свадьбы по шерсти гладь. Наверстать успеешь. Дура!» — и она перевела сердитый взгляд на дочь. Федор Андреевич подметил, как она в ответ матери пожала плечами. Холодный пот выступил у него на лбу.

— Идите, идите! — весело говорила Глафира Иларионовна. — Нина, веди его!

В столовой ему навстречу поднялся Анатолий и дружески встряхнул ему руку.

— Каковы буры! — сказал он, но Федор Андреевич успел услыхать: «ну, сегодня Селиванов совсем растаял.

Значит, при Академии остаюсь. Обошел Яшеньку!»

Федор Андреевич ничего не ответил, и Анатолий даже не обратил на это внимания.

Мысли его были заняты какими-то стратегическими соображениями: кого-то смазать, кого-то ульстить, кого-то обойти, куда-то втереться и, наконец, чего-то добиться.

Сам Чумазов с угрюмым видом глядел себе в тарелку, и Федор Андреевич не мог уловить его взгляда, а Чумазова, взглядывая на Федора Андреевича, казалось, громко ему кричала: «Господи, и когда эта канитель вся кончится. Ходит, ходит и все не осмелится. Дурак какой- то! мой на что хухря, а как тогда храбро! ну, да и я…» — она приветливо улыбнулась Федору Андреевичу, а тот продолжал слышать: — «непременно надо Нину настроить. Пусть вызовет его. — Взгляни, пожми руку — он и раскис. Ведь, сама говорила, что не упустит!»

А Нина все время занимала его.

Она рассказала ему про свои сегодняшние занятия, описала ссору двух подруг, сказала, что в книжках «Недели» читала его стихи и так увлекалась ими, что будет просить одного музыканта написать музыку.

— Какие же вам больше понравились? — спросил Федор Андреевич, взглядывая на Нину. «Вот еще! — услыхал он, — и вправду вообразил, что я читала его дребедень! довольно того, что сам читает! Какие же? ах, да!»

— Лес, — ответила она: — помните: «Лес стоит угрюм и мрачен; не видать тропы знакомой»…

Федор Андреевич молча кивнул головою и покраснел, увидев насмешливый взгляд Анатолия. «Тешутся», услыхал он, а Нина говорила брату:

— Сегодня Федор Андреевич не в духе. Он разочаровался в своих друзьях.

— Не надо было ими очаровываться, — сухо сказал Анатолий и встал из-за стола.

Федор Андреевич поднялся тоже и торопливо стал откланиваться. На лицах матери и дочери отразилась неподдельная тревога.

— Куда вы? — воскликнули они в один голос.

— Я вам сыграю новую пьесу.

— А кофе?!

Но он настойчиво отклонил и кофе, и музыку.

— Я на вас буду целую неделю дуться, — сказала Нина.