Надежда Нелидова - Книга 1. Башня аттракционов

Мама рассказывала, что раньше через нашу реку не было моста, и от берега к берегу ходил паром. И вот однажды полный людьми паром перевернулся посреди реки. Была ранняя весна. Только сошёл лёд – вода ледяная, густая, коричневая. В ней кипела каша из людей. Все дико кричали, вся река кричала, крик реки был слышен за километры.

Мама, тогда ещё совсем молоденькая, стала свидетельницей такой сцены. Барахтавшийся в воде мальчик (Толик?) вцепился в одну женщину. И женщина стала изо всех сил бить его по голове сумочкой и кулачком, и била до тех пор, пока мальчик не скрылся в воде. «А иначе утонули бы оба: и мальчик, и эта женщина-врач», – добавила она.

– Мама, – тихо спросил я, – откуда ты знаешь, что эта женщина была врачом?

Мама низко опустила голову и стала преувеличенно сосредоточенно чистить яблоко. Кожура из-под ножика свивалась тугой красивой спиралью. И смерть тоже немножко пахла яблоками.

Однажды, ещё до Толика, мы с мамой ехали в трамвае. Я глядел в окно и безудержно плакал, не помню из-за какой горькой детской обиды. Обида распирала меня всё сильнее, ей больше негде было во мне помещаться.

В какую-то минуту я почувствовал, как она отчленилась в живой сгусток, в отдельное существо, похожее на меня. Я представлял себя маленького на своих же руках, баюкал самого себя как куклёнка, укачивал, прижимал, жалел и целовал в лобик. Шептал: «Ч-ш-ш!» Как это делала мама.

И боль потихоньку улеглась и затихла, и задремала на моих руках, засопела носиком. В последствие, когда меня обижали, я так часто поступал, и мне это помогало. Мама водила меня к специалистам. Они ласково задавали разные вопросы и показывали картинки. А мне хотелось сказать им:

– Это снаружи я маленький мальчик, а внутри усталый старик. Я прожил сто лет, я передумал и пережил столько, что вы представить не можете. Вы все по сравнению со мной – первоклашки, которые экзаменуют седого академика…

У одного психоаналитика дурно пахло изо рта. Мне хотелось доброжелательно сказать, что психоаналитик с запахом изо рта никогда не сделает карьеры. Но я был вежливый мальчик.

Я шаркнул ножкой, склонил голову с зачёсанным кзади, смоченным водой из-под крана и сбрызнутым маминым лаком чубчиком. Из-за этой причёски в школе меня дразнили «гитлерюгенд». И сказал со старомодной учтивостью, которая очень умиляла окружающих: «До свидания. Благодарю вас. Большое спасибо. Вы очень добры».

Ещё мама как-то обмолвилась, что хотела девочку, а родился я. Потому что девочка ей была понятна, а мальчик представлялся неизведанной опасной планетой. Это тогда. Сейчас-то она не променяла бы меня на все сокровища мира.

Но как мама могла хотеть девочку?! Не люблю девочек.

Я рано начал себя помнить, лет с трёх. Была зима, я был толсто закутан и, пыхтя, осваивал железные качели в нашем дворе. Мама стояла в сторонке, уткнувшись в книгу, и зябко била ботиком о ботик.

Рядом играли, хихикали в рукавички, воровато стреляли глазами две девочки. Они были намного старше меня, лет восьми, хитренькие как лисички. Они спросили: «Хочешь мороженое?» И предложили лизнуть перекладину качелей. «Она такая сладкая, видишь, вся усыпана сахаром?» Железо и вправду густо, игольчато заиндевело от мороза.

Они перемигивались, перепихивались локтями и жадно смотрели, в их взглядах таился подвох. Но я был польщён, что такие взрослые девочки обратили на меня внимание. Я мгновенно прилип к железу и не мог даже кричать, а только в ужасе ворочал вытаращенными глазами и шевелил ручками. Притворяшки подскочили к маме и закричали:

– Скорее, скорее! Ваш мальчик лизнул качели!

Мама бросила книжку и побежала в ближайшую квартиру за чайником с тёплой водой. Пока мамы не было, девочки шипели мне в лицо: «Так тебе и надо, малявка! Так тебе и надо!» Мой рот был набит кашей из крови, мяса и слюней. Но я рыдал не из-за боли, а из-за обиды. За что они так со мной?!

Я неделю не ходил в садик, потому что не мог раскрыть рта. Мама поила меня прохладным чаем через соломинку. Я вообще в детстве и отрочестве часто болел: с температурами, судорогами, бредом.

Я тогда впервые задумался. Если столь невыносимо долго и мучительно борется в человеческом теле Здоровье и Болезнь, то как, должно быть, яростно, ожесточённо, не на жизнь, а на смерть в нём схватываются Жизнь и Смерть: кто кого? Я спросил об этом маму, и она неопределённо подтвердила: «Да…Человек спадает с лица за считанные часы».

Каждый раз я возвращался из болезни, как из другого мира. Качаясь от приятной слабости и головокружения, садился в подушках. Чёрно-белые расплывчатые предметы медленно проступали из тумана горячечного забытья, принимали твёрдые цветные очертания.