Надежда Нелидова - Книга 1. Башня аттракционов

– А… свидетели? – я начал потихоньку сдаваться. – Вдруг они запомнили в лицо меня, номер «МАНа»…

– Да не вибрируй ты. Я всё возьму на себя. Тебе же нельзя: ты у нас спасал божьих коровок.

Толик хлопнул меня по плечу. Когда из тихого болезненного мальца он успел превратиться в уверенного рубаху-парня?

Я завёл двигатель, чтобы ничего не слышать. Прибавил звук магнитолы. Уткнулся лбом в слабо вздрагивающую тёплую баранку и для верности зажал уши руками.

Толик вернулся возбуждённый, хмельной. Его джинсы ниже колен были темны от росы, к ним прилипли изумрудные болотные травинки. От него пахло ночной свежестью, сочными травами, в руке он нёс букет водяных цветов, с которых капала вода. И весь он был благоухающий и прекрасный, как молодой весенний леший.

– Там возиться нечего: в чём душа. Я его забросал ветками. Раньше следующей весны не сыщут.

– Ты представить не можешь. – Толик заворожено смотрит на стелющуюся под колёса ленту шоссе. – Есть миг – он восхитителен, как полёт, – когда уже не человек движет ножом, а нож движет человеком. Человек – не более чем послушный придаток, продолжение, рукоятка занесённого ножа… Да кому я рассказываю, доблестный освободитель божьих коровок!

Дались ему божьи коровки. Мы отъехали порядочно, когда я разлепил губы:

– Скажи, Толик. Ту женщину, якобы с любовником… Соседку тех, кому я передал посылку. У кого пил чай с вареньем. Её… тоже ты?

– На моём месте так поступил бы любой, – обаятельно и немножко капризно оправдывается он. – С её стороны это была чистейшей воды провокация. Ты там переминался с посылкой у двери: хозяева припаздывали. А эта тётка вываливается из лифта и копается в сумках, ищет ключи, распустёха. Копается так долго, что план бы созрел даже в голове у ангела. Когда она, наконец, нашла ключ, мне осталось только подхватить игру, кокетливо и коварно предложенную ею. Втолкнуть её в квартиру и захлопнуть дверь.

– В квартире могли находиться люди, – вяло, уже ничему не удивляясь, сказал я. – Соседи по лестничной площадке могли видеть в глазок…

– Так в этом весь вкус! Как бы тебе объяснить. Скажем, я привык к элитному кофе (это правда): отлично сваренному, крепчайшему, обжигающему. А мне после него суют мутную тёпленькую как моча суррогатную бурду: пей! Но я уже не желаю пить пресное блевотное пойло. Я хочу свой кофе!

Он хлопнул себя по груди, по новенькой ярко-жёлтой футболке. Такие футболки с принтами висели в витрине придорожного киоска. На груди и спине красовалась аппликация: дымящаяся чашка с кофе – как живая.

Некстати вспомнились маленькие дорожные путанки. Их телами будто засеивали обочины дорог после нас. После нашего «МАНа». Их тоже закидывали ветками…

– Ути какая девчушка! Правда, лапа?

По нашему маршруту можно сверять часы. Каждый четверг рано утром мы покидаем областную оптовую базу. В 16.30 на перегоне встречается маленький ПГТ: посёлок городского типа. У него растительное название: то ли Подсолнухи, то ли Подорожники.

В это время заканчиваются уроки и светловолосая девочка в красном топике идёт вдоль обочины из школы. Она всегда машет нам рукой. А я машу ей в ответ.

Заботливая мама пришила к её джинсикам светоотражающие полоски. На ранце тоже раскачиваются яркие светоотражательные медальоны, поблёскивающие в свете фар как зеркальца. Дорога идёт вдоль оживлённой федеральной трассы, и мама беспокоится, чтобы её дочка не попала в ДТП.

Она хотела уберечь её от одной напасти, но блестящими полосками привлекла другую. Внимание Толика.

– От судьбы не уйдёшь, – констатирует Толик. Голос у него воркующий, мурлыкающий, плотоядный, как у солиста группы «Мумий Тролль» в песне «Восьмиклассница». Или у диктора в рекламе памперсов, когда неизвестная рука оглаживает атласную, вздрагивающую от щекотки попку младенца.

– Толик, только попробуй тронь, гад!

– М-м… Ты видел, как она машет рукой? У неё под мышками светлый пух. Не взрослый жёсткий вульгарный, а трогательный, только пробивающийся, мяконький, как у птенца.

Он запрокидывает голову и заразительно хохочет. Потом резко обрывает смех. Мы сцепляемся, вываливаемся клубком из кабины и катимся по сухой пыльной траве. Я страстно хочу свернуть Толику шею¸ впиваюсь ногтями в его горло. Текут неприятно суетливые блестящие струйки тёплой крови.

Я лежу на больничной койке с забинтованной шеей. Как будто под пижаму поддет белоснежный тугой свитер. Рядом в халате, накинутом на жёлтую футболку, сидит Толик. Он принёс гостинец: яблоки в газетном кульке.