Надежда Нелидова - Книга 1. Башня аттракционов

Из багажника вынули свежий белый дочкин домик. Нужно было перед встречей сосредоточиться, взять себя в руки и не напугать Ксюшку своим страшно изменившимся лицом. Закрыть от чужих взглядов принадлежащую только ей дочку, согреть своей накопленной любовью. Накануне она долго думала и пришла к выводу: ее любовь настолько велика, что в ее силах оживить девочку.

Набралась духу и тихо приподняла простынку. Расстегнула линялый больничный халат, прижала затвердевшее слепое личико к теплой худой груди. К самому сердцу притиснула окоченевшее далекое тельце. Она прижимала его крепко, но так тихо и бережно, что спящий ребенок бы не проснулся. Дрожащим заунывным голосом затянула колыбельную – они снова были вместе.

Она просидела так три часа. Родственники отходили, оставляя ее наедине с дочкой, утирали слезы, перешептывались, обговаривая подробности получения справок и пособия. Снова подходили к ней, сидящей на земле. Гладили по спине, уговаривали: «Нельзя, простынешь, ты ослаблена». Просили отдать Ксюшку: час дня, пора.

«Ну, умница, сама уложи, перестели своими руками, чтобы доченьке мягче было». Она испуганно прижимала девочку к себе. Сверток пытались тихонько вытянуть из ее трупно окоченевших рук, но она так всем телом вздрагивала, так смотрела, что, заплакав, от нее отходили.

Ждать больше нельзя было. На помощь пришли бывалые няньки с твердыми красными руками, решительно подступились, взяли в кольцо. Она вскочила и толкнула самую здоровенную няньку так, что та, заругавшись, упала. И, прижимая Ксюшку, побежала к больничному подъезду, взбежала на третий этаж в свою палату.

Белые и пестрые халаты на лестнице и в коридоре преграждали ей путь, что-то кричали, отшатывались от ее звериного лица. Она забилась в угол койки и оттуда скалила зубы, взвывая, что ненавидит всех, что не отдаст, не отдаст! Медсестра, приговаривая, что хорошо же, хорошо, никто не собирается отнимать девочку, ловко сделала укол… И она, испытывая единственное желание: немедленно повалиться в подушки и уснуть – отдала сверток равнодушно и тупо, точно это было полешко. И уснула, и спала ночь, день, и еще ночь и день. Но сквозь сон ни на минуту не переставала чувствовать свое большое ноющее, ворочающееся в груди сердце. Будто кто-то вонзил в него гвоздь, шевелил и раскачивал его, расширяя рану.

А когда проснулась, все было кончено. Началась другая жизнь, в которой тоже нужно было жить.

ДЕВОЧКА потерялась в воскресенье на центральном рынке. Она только на полминуты выпустила мяконькую вялую ручонку (у Ксюшки в садике это время было тихим часом, и девчушка спала на ходу), чтобы рассмотреть как следует детскую курточку. И совсем недорогую – в их маленькой семье из двух человек приходилось крутиться и выгадывать на всем. Одной рукой она заталкивала покупку в пакет, другой не глядя водила в воздухе в поисках теплой вялой ручонки – пусто! Буквально полминуты она покупала злосчастную куртку, и за эти полминуты Ксюшка как сквозь землю провалилась. Продавщица заахала, пообещала поднять всех и, действительно, набросив старое покрывало на разложенный на прилавке товар, проворно побежала по рядам.

В комнате охранников в табачном дыму двигались силуэты в камуфляже. Ее успокаивали: рынок уже прочесывают. Она и раньше всегда путалась в шахматных клетках рыночных рядов, и теперь бестолково металась, постанывая, вскрикивая, обращаясь ни к кому и ко всем: «Девочка. В синем пальтишке».

Но как она могла допустить то, чего больше всего боялась на свете?! Прошлым летом в поезде, несущем их на юг, на ночь привязывала лавсановой ниточкой Ксюшкину ручку к своей – так боялась потерять ее. По вагонам сновали шустроглазые смуглые женщины в пестрых юбках. Соседки рассказывали про поездной киднеппинг. Они спали на одной полке, вот она на всякий случай и привязала детскую сонную ручку к своей…

В людском водовороте в центре многомиллионного города потерять ребенка – то же самое, что обронить иголку в стоге сена. В слезах плавились недобрые лица цыганок, взгляды исподлобья таксистов, подозрительно скучившихся у своих машин. Заманить доверчивого ребенка конфеткой: «Тебя мама дома ждет» – усадить в машину… Она заталкивала в рот шарфик, чтобы не закричать на весь рынок, весь город, на всю Землю. С тоской понимала: это не просто девочка потерялась. Это произошло Непоправимое.

Один раз возле бабок, торгующих жареными семечками, увидела синее пятнышко и, засмеявшись и зарыдав, бросилась, всем телом, мокрым лицом, руками предвкушая встречу с Ксюшкой. Но это была чужая бабкина внучка, толстолицая и большеносая, смотревшая недобро и настороженно.