— У меня нет фремени читайть книги, — фыркает Вальтруда. — Ф ней есть картинки?
— Нет, нет, — отвечаю я. Вальруда, скорее всего, читала Алису в Стране Чудес и пытается меня спровоцировать. Что-угодно, лишь бы заставить меня совершить нечто глупое и заслужить, таким образом, наказание в Мухоморне.
— Кому нужны книжки без картинок? — Из-за двери слышится ее сдавленный смех.
— Это книга, которая повествует о том, что нечто не может быть доказано, пока не будет доказан предыдущий факт. Впрочем, предыдущий факт, мягко говоря, не так-то легко доказать. — Я игнорирую ее комментарий по поводу книги без картинок.
— Я не понимайть ни слова из того, что ты сказать. — Она и вправду не поняла.
— Подумай о цыпленке и яйце. Мы понятия не имеем, что появилось первым.
— Этого я тоже не понимайть, — фыркает она. — Ненавижу цыплят. — Я слышу, как она чешет голову — Но яйца я люблю. — Вот бы самой свести ее с ума. Разве не забавно, если бы она оказалась в моей палате вместо меня?
Наш разговор прерывает внезапный крик. Я слышу его уже несколько дней. Девушка пациентка просит выпустить ее из Мухоморни. Вероятно, ее мучает Оджер. Мухоморы в других клетках стучат о прутья решетки, требуя прекратить боль. Криков стало в три раза больше с тех самых пор, как меня перестали отправлять в Мухоморню. Вальтруда и Оджер компенсировали мое отсутствие большим количеством других пациентов.
— К чему все эти пытки? — спрашиваю я Вальтруду. Я бы предпочла прокричать ей это в лицо и ударить ее перчатками, утыканными иглами и булавками. Но внутренний, относительно благоразумный, голос останавливает меня. Если я хочу позабыть о своем безумии, и если я хочу продолжать избегать шоковых терапий, лучше держать все в себе. Когда я иду рядом со стеной, я хочу, чтобы люди видели лишь стену. Я здесь не затем, чтобы спасать жизни. Ведь все это неправда. Какое мне до этого дело?
— Это не пытки. Это допрос, — объясняет Вальтруда. — Недафно один пациент сбежал из лечебницы, пока ты была заперта тут. Нам разрешено использовать шокофую терапию, чтобы добиться признаний от пациентов из ближайших к нему камер.
Я подскакиваю на ноги и устремляюсь к маленькому открытому окошечку, чтобы посмотреть на нее.
— Ты говоришь, что кому-то на самом деле удалось сбежать из лечебницы? — Я не в силах скрыть волнение.
— Ты так этому радуешься, Алиса, — усмехается Вальтруда. — Давай же. Покажи мне свое безумие. Дай мне повод отправить тебя в Мухоморня. Хочешь поменяться местами с той бедняжкой, что фнутри?
Мое лицо мгновенно каменеет. Я дни и ночи провела в этой ужасной камере, в безопасности от вреда Вальтруды… и в безопасности от своих собственных ужасных мыслей. Нужно научиться контролировать свои порывы.
Будь благоразумна, Алиса. Вся предыдущая неделя лишь выдумка. Ты никогда не бывала в Ватикане, на Гроте Маркт в Бельгии, или в Вестминстерском Дворце в Лондоне. Если тебе нужны доказательства, то это проще простого. Подумай, почему Пиллар больше не посылал за тобой. Почему Фабиола больше не приходила в твою палату. Почему твои сестры и мать больше не показываются. Лучше не думать о побеге. Даже если удастся убежать, никто не будет ждать тебя снаружи.
— Играй и дальше в «нормальность», — говорит Вальтруда. — Рано или поздно, я поджарю тфои мосги. — Смеется она. Смех слишком уж преувеличен, как у злобного героя диснеевских мультиков.
Я по-настоящему начинаю недоумевать, почему ее не упрятали в палату, не считая того, что ей нравится Гитлер, зная о его безумии и о том, что он убедил мир в обратном.
— Теперь, приготофься, — требует она.
— К чему? — я морщусь.
— Пора на выход, — говорит она мне. — Тебя наградили за хорошее пофедение: десять минут прогулки на солнышке.
Сад, окруженный стеной; Психиатрическая Лечебница Рэдклифф, Оксфорд
Сад, куда меня отводят на прогулку, охраняется колючей проволокой и высокими бетонными стенами со всех сторон. Очень напоминает тюрьмы строгого режима, где казнят на электрическом стуле, при попытке к бегству.
Стены десять футов высотой; они практически перекрывают все солнечные лучи, которые пытаются светить сквозь них… Мне приходится встать на определенное место, да еще и подняться на цыпочки, чтобы позволить солнцу прикоснуться к моей коже. Когда я это делаю, моя кожа ощущает себя взлелеянной, обласканной и избалованной. Не удивительно, что моя Лилия живет рядом с трещиной в стене. Теперь же, она молчаливо танцует под дневным светом, словно поклоняется солнцу. Не спрашивайте меня, почему я взяла ее с собой, не смотря на то, что порой она обходится со мной жестоко. Я не могу объяснить, почему я к ней так привязана. По некой причине, я считаю ее своей семьей, как и Джека.
Читать дальше