Константин Образцов - Красные цепи

— Мое оружие! По правую руку! — крикнул Гронский.

Алина дважды выстрелила, заставив Лилит на мгновение отступить, и одним прыжком перемахнула через кровать, упав на лежащую там скомканную в беспорядке одежду. Лихорадочными движениями она нащупала кобуру, выхватила оттуда «Walther» и успела подняться как раз тогда, когда ламия уже шла на нее, занося руку для удара.

Алина выстрелила. Тяжелая пуля из серебристо-серого металла с насечкой в виде буквы забытого алфавита попала Кристине в живот, отбросив к стене, на которой висел ковер с изображением львицы. На этот раз рана не исчезла. Из круглой кровавой дыры на смуглой коже бежала темная струйка, стекая по длинной ноге.

Кристина прислонилась к ковру и чуть согнулась, глядя на рану со страхом и недоумением. Алина подняла пистолет на вытянутой руке и сделала шаг вперед.

Кристина подняла голову, и их взгляды встретились. Алина вздрогнула. Древняя ламия исчезла. Зрачки больше не напоминали глаза хищной кошки и расширились от боли в широко раскрытых темных глазах. Клыки не торчали меж растянувшихся в страдальческом оскале полных дрожащих губ. Перед Алиной стояла раненая девушка, совсем юная, беспомощная, прижимая одну руку к кровоточащей ране на животе, а другую вытягивая вперед, словно пытаясь защититься от неизбежной смерти.

— Пожалуйста… — прошептала она, и голос ее дрожал и срывался от боли и страха, — пожалуйста… не стреляйте…

Алина чуть опустила ствол пистолета.

— Пожалуйста… прошу вас…

Раненая девушка умоляюще смотрела Алине в глаза. Рука с пистолетом вдруг задрожала и стала опускаться все ниже.

Гронский видел, как Кристина чуть отвела правую ногу назад, к стене, ища опору для прыжка. Алина стояла как завороженная, продолжая смотреть в полные страдания и слез глубокие, черные и такие прекрасные глаза.

— Стреляй! Стреляй, она убьет тебя!

Алина вздрогнула и очнулась. Она вновь вскинула оружие, и теперь рука ее не дрожала.

— За маму, — сказала она и нажала на спусковой крючок.

Ударил выстрел. Вылетевшая гильза звонко стукнулась в один из светильников и погасила огонек задымившегося фитиля.

Пуля вошла Кристине под левую грудь, и ее тело, ударившись о стену, безжизненно осело на пол у самых лап раненой львицы, вытканная кровь которой смешалась с черными брызгами, попавшими на ковер вместе с прошедшей навылет пулей.

Стало очень тихо. Огоньки свечей испуганно выпрямились и старались не трещать, ярко и ровно освещая завешанную коврами тесную комнату в старой квартире. Густой и тяжелый дым благовоний рассеивался, вытекая в холодную черноту зияющего дверного проема, как будто следуя за духом погибшей ламии. Алина обессиленно присела на край кровати и наклонила голову. Рука с пистолетом свешивалась между колен.

— Алина, — негромко позвал Гронский, — ты не могла бы…

Алина обернулась. Совершенно обнаженный Гронский лежал на кровати, крепко привязанный к высоким металлическим столбикам по краям, на его груди расходились края длинного пореза, из которого сочилась кровь, а тело еще хранило следы возбуждения. Алина покраснела и вскочила на ноги.

— Ой! Прости, я сейчас…

Она заметалась, схватила с пола пиджак и накинула его на Гронского.

— Спасибо, конечно, — ответил он, — но я имел в виду другое.

Он чуть пошевелил связанными руками. Алина покраснела еще больше и подхватила с кровати сломанный клинок.

— Да-да, я уже… сейчас все сделаю…

— Порежешься, брось! — окрикнул Гронский. — Руками.

Алина отшвырнула лезвие, успевшее перемазать ее пальцы кровью, и принялась распутывать тугие кожаные ремни. Через минуту она сломала себе ноготь и освободила правую руку Гронского.

— Все, спасибо. Дальше я сам.

Скоро он уже сидел на кровати, которая едва не стала его смертным одром, и, болезненно морщась, растирал затекшие руки и ноги. Алина снова села и искоса посматривала на него.

— Извини, — наконец сказала она. — Кажется, я испортила тебе свидание.

— Ничего страшного, — отозвался он. — Я уже и сам собирался уходить. Сегодня мое представление о том, что такое романтический вечер, несколько изменилось.

Алина почувствовала, как к горлу подбирается то ли плач, то ли смех. «Тише, дорогая, тише. Не время для истерик». Она отвернулась от Гронского, который уже встал и одевался быстрыми, точными движениями, бросила взгляд на тело Кристины и содрогнулась. На полу, скрючившись, подобно жертве пожара, лежало иссохшее, потемневшее тело мумии. Истончившаяся, как пергамент, коричневая кожа прилипла к костям, оскал безглазого черепа блестел сквозь спутанные черные космы, свисающие с остатков скальпа.