Константин Образцов - Красные цепи

Она снова гладит меня. Ее тело скользит по мне горячим бархатом нежной кожи.

— Мы подождем немного, пока все утихнет, — шепчет она, — а потом уедем отсюда, навсегда. С теми деньгами, что есть сейчас у меня, мы поселимся где захотим, будем жить так, как захотим… Мастер станет делать для нас свой эликсир, а мы будем вдвоем, только вдвоем…

Ее движения учащаются, дыхание становится тяжелым, руки жадно двигаются по мне, и я даже не ощущаю боли, когда они прикасаются к сломанным ребрам.

— Меня не устраивают условия брачного контракта, — мой голос едва слышен. — Может быть, нам не стоит торопиться? Мне кажется, нужно узнать друг друга получше…

Ее веселый смех звучит как будто звенят серебряные украшения на танцовщице, кружащей вокруг жертвенника.

— О, у нас будет много, очень много времени, чтобы узнать друг друга. И ты ни в чем, ни в чем не будешь нуждаться. А теперь хватит разговоров, мой дорогой. Нам пора.

Она приподнимается, разведя в сторону колени и опираясь на ступни, и ее смуглое стройное тело на мгновение нависает надо мной. Я смотрю на нее и в дрожащем мареве горячего воздуха и дурманящего дыма вдруг вижу перед собой гигантскую самку какого-то инфернального насекомого, огромной саранчи, которая цепко держит меня острыми колючими лапами. Я вздрагиваю и выгибаюсь из последних сил, чтобы стряхнуть с себя эту страшную тварь, но ее рука скользит вниз, она берет меня и вводит в себя, сильно и плавно опуская бедра с протяжным стоном. Я чувствую, как проваливаюсь в жаркую, влажную глубину ее тела, которая вбирает меня всего без остатка.

— Мой, — хрипло шепчет она, — только мой… навсегда.

Она садится на колени, выпрямляется и нараспев произносит какую-то фразу на незнакомом языке, от звуков которого начинают трепетать огоньки свечей и дрожит пламя масляных ламп. Тяжелые пологи дыма взвихряются в призрачном танце. Она опирается одной рукой мне на грудь, высоко поднимает другую, и я вижу, что она держит в ней длинный кинжал с тонким прямым клинком. Я снова вздрагиваю, в последней в своей жизни рефлекторной попытке освободиться, но ремни держат крепко, а длинные сильные ноги сжимают меня, как стальные обручи.

— Ты на пороге новой жизни, — говорит она, — сейчас все закончится и все начнется…

Длинное лезвие легко скользит вдоль моей груди, оставляя за собой кровавую полосу тонкого разреза. Боли нет, или я просто не чувствую ее сейчас.

Она нагибается и проводит по ране трепещущим, жадным горячим языком, слизывая выступающую кровь, потом снова выпрямляется и выкрикивает окровавленными губами распевные слова заклинания. Движения ее бедер ускоряются, становятся сильнее и настойчивее, и я чувствую, как внизу живота рождается клубок жидкого пламени, готового извергнуться в любой миг.

Ее рука поднимается вверх, занося кинжал для удара.

Я содрогаюсь в долгой, томительной конвульсии, и ее тело начинает дрожать вместе с моим, а бедра сжимаются все сильнее и сильнее.

Последние слова заклятия звучат пронзительным воплем. Я открываю глаза и вижу, как длинное лезвие стремительно опускается вниз.

Отрывисто громыхнул выстрел.

Алина стреляла навскидку, целясь в обнаженную спину Кристины, и промахнулась, но, видимо, где-то очень высоко, за плотным пологом снежных туч, нависших над городом, счастливая звезда Гронского сияла сегодня особенно ярко. Девятимиллиметровая пуля попала в длинное лезвие ножа и обломила его у самой рукояти за мгновение до того, как острие должно было пронзить сердце. Обломок клинка с силой ударился в грудь, оставив на ней неглубокую кровавую вмятину.

— А ну-ка слезь с него, дрянь, — сказала Алина и снова навела пистолет.

Лилит яростно взвизгнула и стремительно обернулась. Алина увидела горящие глаза с черными полосками вертикальных зрачков, длинные белые клыки между окровавленных губ и выстрелила еще раз. Она отчетливо видела, как на этот раз пуля ударила Кристине в бок, оставив круглое темное входное отверстие, которое мгновенно исчезло, как будто тело ламии поглотило смертоносный свинец.

Лилит оскалилась, зашипела и прыгнула на Алину. То ли ярость помешала ей рассчитать прыжок, то ли ноги неловко оттолкнулись от мягкой кровати, но она только врезалась в Алину по касательной и тяжело ударилась о стену, повалившись на бок. Алина тоже упала, но мгновенно перекатилась, встала на ноги и вскинула пистолет. Лилит стояла перед ней на четвереньках и скалилась Алине в лицо: неистово злобное, смертельно опасное существо, паучиха в собственном логове, у которой посмели отобрать добычу. Алина выстрелила еще раз, прямо в оскал. Ламия мотнула головой, подпрыгнула и сделала молниеносный выпад. Алина успела только чуть откинуть голову, спасая глаза, и длинные когти скользнули по ее лицу, оставив три глубокие царапины, кровь из которых тут же залила правую щеку. Алина отступила на шаг, снова наводя на ламию бесполезный пистолет, а та уже выпрямилась во весь рост и наступала на нее, грозная, как древняя воительница, и опасная, как разъяренный хищник.