Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

Фил смерил его серьезным взглядом.

— Ройбен, должен сказать, что твой брат Джим — пропащий человек. Он заживо похоронил себя в католическом священстве, ложно истолковав свое положение. Он ведет свою борьбу в тесном и темном мирке. В нем нет ни магии, ни чудес, ни мистики. Но перед тобой раскрыта вся вселенная.

Если бы я мог приоткрыть тебе хоть самую малость, если бы я мог признаться тебе и попросить совета… Если бы…

— Папа, а вот мои подарки! — бодро заявил Ройбен. И поставил перед отцом внушительную коробку.

Открыв первый томик и увидев, что это «Гамлет» в том самом изящном, карманного формата, издании «Джинн и компании», том самом, которым он с таким удовольствием пользовался еще будучи студентом, Фил прослезился. А обнаружив, что перед ним полное, без единого пропуска собрание шекспировских пьес, был изумлен. О таком — о полной коллекции — он даже мечтать не мог. Эти книги вышли из печати задолго до того, как он в юности впервые зашел в букинистический магазин.

Ему удалось сдержать слезы, и он негромко заговорил о времени, проведенном в Беркли — его он считал самым насыщенным периодом всей своей жизни, — когда он читал Шекспира, участвовал в постановках пьес Шекспира, жил Шекспиром, часами бродил под деревьями прекрасного старинного кампуса, шатался по букинистическим магазинам на Телеграф-авеню в поисках научных исследований, посвященных Барду, приходил в восторг каждый раз, когда в работе какого-нибудь проницательного критика находил почву для нового озарения или возможность взглянуть на ту или иную пьесу под непривычным углом зрения. Тогда он думал, что жизнь в научном мире захватит его навсегда. И ему больше всего на свете хотелось остаться в атмосфере книг и поэзии.

Но потом началось преподавание и повторение из года в год одних и тех же слов, и бесконечные заседания всяких комитетов, и скучные факультетские вечеринки, и непрерывные требования публиковать критические книги или статьи, для которых у него не имелось ровным счетом никаких идей. Тогда и подступила усталость от всего этого, и даже ненависть, а с ними и убеждение в своей посредственности и заурядности. Но эти томики вернули его в лучшее время его жизни — когда все было внове, когда он был полон надежд, когда все это еще не превратилось для него в скучнейшую рутину.

Тут появилась Лиза с обильным завтраком на двоих: омлет, сосиски, бекон, оладьи, сироп, сливочное масло, тосты и джем. Она быстро расставила все это на обеденном столике и налила свежего кофе. За ней пришел Жан-Пьер с кувшином апельсинового сока и блюдом имбирных кексов, перед которыми Фил никак не мог устоять.

Покончив с едой, Фил подошел к большому окну и долго смотрел на океан, на темно-синий горизонт, лежавший под прояснившимся кобальтовым небом. А потом сказал, что никогда и не надеялся на такое счастье, думать не мог, что в нем еще осталось так много жизни.

— Ройбен, как ты думаешь, почему люди не занимаются тем, чего действительно хотят? — спросил он. — Почему они так часто удовлетворяются тем, от чего становятся глубоко несчастными?! Почему мы легко смиряемся с утверждением о том, что счастья не существует? Посуди сам — сейчас я помолодел лет на десять по сравнению с тем, каким был всего неделю назад, и что же твоя мать? Ее нынешняя ситуация вполне устраивает. Вполне. Ройбен, я всегда был слишком стар для твоей матери. Слишком стар здесь, в собственном сердце, и, безусловно, во всех прочих смыслах. Когда у меня возникают хоть малейшие сомнения в том, что ей хорошо, я звоню, и говорю с нею, и прислушиваюсь к тембру ее голоса, к ее интонациям. Она совершенно счастлива тем, что живет сама по себе.

— Понимаю тебя, папа, — ответил Ройбен. — Примерно то же самое я чувствую, когда вспоминаю о годах, проведенных с Селестой. И понять не могу, почему я каждое утро просыпался с мыслями о том, что должен смириться, принять все как есть, пустить все своим чередом.

— Вот-вот… — пробормотал Фил и отвернулся от окна, пожав плечами и беспомощно всплеснув руками. — Спасибо, Ройбен, что пригласил меня пожить здесь.

— Папа, я хотел бы, чтоб ты вовсе не уезжал отсюда.

Выражение глаз Фила послужило ему достаточно внятным ответом. А тот вернулся к коробке с томами Шекспира и вынул «Сон в летнюю ночь».

— Знаешь, мне не терпится прочитать несколько отрывков отсюда Элтраму и Маре. Мара сказала, что никогда не слышала об этой пьесе. А Элтрам ее знает, местами даже помнит наизусть. Ройбен, я вот что придумал! Подарю-ка я Элтраму и Маре свой старый экземпляр комедий. Он где-то здесь. О, даже два! Я подарю им чистый, без пометок. Посмотри, что они мне подарили! — он повернулся и указал на стоявший на письменном столе букетик ярких полевых цветов, переплетенных побегами плюща. — Я и понятия не имел, что в это время года в лесу так много живых цветов. Они принесли его мне рано утром.