Говард Лавкрафт - Комната с заколоченными ставнями

Слушая старика, Эбнер чувствовал, что невидимая стена, сложенная из кирпичиков недосказанности и неизвестности, разделяет их. Непонятный подсознательный страх охватил вдруг его, и лишь усилием воли ему удалось убедить себя в том, что чувства его обманывают.

— Я выясню все, что смогу, дядя Зебулон, — пообещал Эбнер.

Старик кивнул и подал знак мальчику, который тут же поспешил ему на помощь. Усевшись в повозку, Зебулон Уэйтли повернулся к Эбнеру и сказал, тяжело дыша:

— Если я понадоблюсь тебе, Эбнер, дай мне знать через Тобиаса. Я приду… уж постараюсь прийти.

Мальчик стегнул лошадь, и повозка со скрипом и дребезжанием тронулась в обратный путь. Эбнер проводил ее долгим взглядом. Туманные предостережения старого Зебулона не на шутку встревожил и его — какая-то неизвестная ему семейная трагедия скрывалась за ними, и он был всерьез раздосадован на своего деда, который, вместо того чтобы посвятить Эбнера в тайну их рода, ограничился в своем письме лишь мольбами и заклинаниями, не сочтя нужным объяснить их скрытый смысл. «Дед наверняка сделал это намеренно, — размышлял Эбнер, — возможно, он просто не хотел пугать меня раньше времени». Во всяком случае, ничего более правдоподобного Эбнер придумать не мог.

И все же это объяснение устраивало его не до конца. Оно не давало ответа на вопрос, в чем же все-таки заключалась та дьявольщина, о которой Эбнеру следовало узнать лишь постольку, поскольку волею старого Лютера он оказался к ней причастным. А если дед все же удосужился оставить ключ к разгадке где-нибудь в доме?… Нет, на это вряд ли стоило рассчитывать, решил Эбнер, Лютер слыл натурой прямой и бесхитростной, и не в его правилах было запутывать дела, о которых можно было просто умолчать.

Постояв еще немного у крыльца, Эбнер вошел в дом, разложил по полкам свои покупки и уселся за стол — нужно было набросать план действий. Первым делом он решил пройтись по помещениям внутри мельницы и посмотреть, не осталось ли там каких-нибудь механизмов, которые можно было бы выгодно сбыть. Затем следовало подыскать рабочих для сноса мельницы и комнаты над нею. А уж после оставалось только продать уцелевшую часть дома со всей его обстановкой и утварью, хотя Эбнер ясно сознавал, что отыскать охотника поселиться в таком отдаленном уголке Массачусетса, как Данвич, будет не так-то просто.

После этого он сразу же приступил к выполнению своего плана.

Оказавшись на мельнице, он обнаружил там полное отсутствие каких бы то ни было механизмов, за исключением разве что тех железных деталей, на которых крепилось колесо. Впрочем, этого и следовало ожидать — львиную долю суммы, что была помещена в банке Аркхема на имя Эбнера, наверняка составляла именно выручка от продажи мельничных машин и приспособлений. Должно быть, старик распорядился снять и продать оборудование еще задолго до своей смерти; во всяком случае, на мельницу уже давным-давно никто не заходил, о чем свидетельствовали многолетние нетронутые залежи пыли, которая покрывала пол таким плотным ковром, что Эбнер не слышал своих шагов. С каждым его движением вверх вздымалось целое облако; пыль набивалась в глаза, нос и рот, не давая вздохнуть полной грудью, и потому, выбравшись на свежий воздух, он почувствовал огромное облегчение. Отдышавшись и наскоро отряхнувшись, Эбнер двинулся осматривать мельничное колесо.

К станине колеса вел узкий деревянный настил. Эбнер осторожно прошел по нему, каждую секунду опасаясь того, что старые доски не выдержат и он полетит вниз, в воду. Однако настил оказался достаточно прочным, и вскоре он уже стоял у колеса и внимательно рассматривал его, не в силах сдержать своего восхищения. Это был замечательный образец работы середины XIX века, и Эбнер подумал, что сломать его было бы непростительным варварством — лучше было попытаться снять его и поместить где-нибудь в музее или в усадьбе какого-нибудь богача, коллекционирующего старинные изделия новоанглийских мастеровых.

Постояв немного, он повернулся и двинулся было обратно, как вдруг его взгляд упал на цепочку мелких следов, оставленных на лопастях колеса чьими-то мокрыми лапками. Он наклонился, чтобы разглядеть их получше, но ничего особенного не увидел: обыкновенные лягушачьи или жабьи следы, успевшие уже наполовину высохнуть — должно быть, их обладатель вскарабкался на колесо еще до восхода солнца. Подняв глаза наверх, Эбнер увидел, что оставленные на колесе отпечатки вели к выломанным ставням, что скрывали когда-то комнату над мельницей.