Джозеф Д’Лейси - DARKER - Рассказы (2011-2015)

Не знаю, кто я, и сомневаюсь, что знал когда-либо.

— Ладно, не будем об этом, — сказал я. — Важно то, что тебе требуется помощь.

— Не спорю. Но кто поможет тебе , Билл? — спросила она. — Ты пережил столько всего, а Бог, на которого ты всегда так надеешься, посылает тебе испытание за испытанием! Поможет ли тебе Бог?

— Он уже помог.

Она вздохнула, и в ее голосе послышалась дрожь.

— Не понимаю, — сказала она.

— Я был благословлен.

— О Господи! И кто еще из нас сумасшедший? Слушай, — сказала она. — Когда ты вернешься, я хочу, чтобы ты пошел ко мне, не к Богу, не к бутылке, а ко мне, слышишь? Приди ко мне, дорогой, мой самый любимый ковбой. Я так хочу тебя обнять! Как всегда, Билл. Я знаю, я полюбила тебя с первого прикосновения.

Я сделал глубокий вдох. Когда хочет, она может быть до невозможности милой.

— Прости, дорогая. Но это все. Финальная сцена.

Она заговорила не сразу.

— О чем ты?

— О том, что ковбою придется ускакать в закат.

Она заплакала. Я пошел к фонтану и бросил телефон в воду, чтобы избавиться от него навсегда. Всплеск напугал птицу, и она с криками улетела, оставив меня жариться на солнце одного.

За мной появилась сестра Купер.

— Ваша мать готова с вами встретиться, сэр.

Я прошел в тускло освещенную комнату. Воздух в комнате застоялся, пропах лекарствами и кровью. Мать была больше похожа на иссохший скелет, накачанный морфием до полного беспамятства и утыканный шлангами с ног до головы, словно кошмарная марионетка. Некогда красивые светлые волосы превратились от этого лечения в седые пучки.

Я опустился перед ней на корточки и заметил на ней коричневый скапулярий [288] Скапулярий — элемент монашеского облачения, представляющий собой два куска материи или иного материала с нанесенными на него образами. Носится на шее. со святым Иудой. На нем были изображены Богородица с младенцем и два сердца, пронзенные одним кинжалом.

О, Дева Мария, освети меня и веди меня стезею совершенной любви.

Я прикоснулся к руке матери и обхватил ее, как младенцем хватал за палец. Она проснулась и улыбнулась мне. Губы выглядели лучше, но лицо осунулось и пожелтело. Вставные зубы отмачивались в банке, так что ее улыбка казалась жуткой предсмертной гримасой. Из носа побежала капля воды, перемешанная с кровью, словно розовая слезинка, и в глазах ее тоже проступили слезы.

— Сынок, — сказала она. — Мой маленький Билли Джо.

Она была самой прекрасной женщиной в мире.

Перевод Амета Кемалидинова

Жрецы, оракулы, провидцы, прорицатели, волхвы, юродивые… В этой среде существует особая категория или «каста» — люди с «дурным глазом». Народная молва наделила их именами недобрых вещунов, глядел, чернильщиков, воронов… Встреча с ними не предвещает ничего хорошего. Но что же за сила движет этими людьми? Каково их предназначение? Возможно, что они всего лишь слепые проводники темной энергии, а, быть может, и нечто большее — блюстители равновесия между Добром и Злом? Приблизиться к ответам на эти вопросы позволит новелла, которую польский классик написал еще в студенческие годы.

Впервые на русском языке.

DARKER. № 9 сентябрь 2015

STEFAN GRABINSKI, «PUSZCZYK» [289] «Puszczyk» дословно переводится, как «серая сова», «неясыть». В Толковом словаре В. И. Даля (1882 г.) слово «неясыть» имеет одно из следующих значений: «человек, ненасытно жадный к пище или богатству, отличиям и прочее». Этимологически к нему восходит слово «ненасытец», имеющее то же значение. Такое название носил один из самых больших и опасных порогов Днепра — Ненасытецкий порог. (Здесь и далее прим. переводчика). , 1906

Я старый бродяга, изможденный бездомный странник — вот так-то. Давно угасли весенние зарницы моей молодости; теперь склоняется над поседевшей, взъерошенной придорожными ветрами головой серый закат, подернутый багрянцем солнца, которое охвачено старческим холодом и спрятало свои лучи за каскадом бурых туч. Лишь иногда выскользнет через расщелины души страстный луч прошлого и окрасит пурпуром мое лицо. И тогда он, несвоевременный, удивит меня, старика, и сам, пристыженный, погаснет, не успев просиять; язвительно усмехнусь и пойду дальше… Дальше, вперед, в бесконечную даль, которая простирается голубой лентой на горизонте, иду по широким полям, глубоким ярам и чащобам, оставляя обрывки своей одежды на придорожных кустах. Ветер хватает их и разносит «наследство» всем бедолагам — далеко-далеко по всему свету. Передо мной мелькают в цветастой круговерти хозяйские нивы, леса и дубравы, пестрят сельские хаты, роятся городские шпили; сияет, сверкает, безумствует и плачет весь этот огромный Божий мир… А я все в пути — как бродячий пес, утративший домашний очаг, слоняюсь по распутьям.