Я оделся и сел на кровать смотреть, как актеры изображают бесстрашных мужиков, разъезжающих на лошадях и расстреливающих индейцев. Мне подумалось, что на сегодняшний день почти все на экране и в самом деле сошли в могилу. Когда в дверь постучали, я оставил телевизор включенным как источник света, но убрал звук. Молча посмотрел в глазок. Уже стемнело, но я разглядел ее в свете инсектицидной лампы, отражавшемся от ее рыжих волос.
Прости меня, отец, ибо гребаный я грешник, и согрешу опять.
И я впустил ее.
* * *
Она была сверху, спиной ко мне — как мне нравится. Перевернутая наездница. Она дышала все тяжелее, и ее силиконовая грудь вздымалась все выше и выше, и ее сапоги из крокодильей кожи врезались в мои бока все сильнее, принося вместе с удовольствием и едва ощутимую боль, на которую я никогда не обращал внимания. Когда дело было сделано, она перевернулась и улеглась рядом, полностью обнаженная, если не считать подвязок и сапог. В свете телеэкрана ее пирсинги блестели, словно бриллианты.
«…как будто в меня кто-то выстрелил, выстрелил алмазной пулей прямо мне в лоб», — повторял полковник Куртц в рекламе «Апокалипсиса сегодня», фильма, который всегда наводил меня на горькие воспоминания об отце. Тогда я подумал, сколько же женщин оприходовал мой старик в таких же захудалых комнатушках, пока не встретил такую приличную девушку, как мама, которая наставила его на путь истинный, насколько это было возможно. Тогда я вспомнил, как спросил однажды о его возвращении домой.
Мы сидели на крыльце и пили пиво. У моих ног вился Бунтарь. Думаю, мне тогда было лет четырнадцать.
«Пап, — сказал тогда я, — когда ты вернулся назад в Штаты из Нама, чего тебе больше всего хотелось?»
Он глубоко затянулся сигарой и ответил:
«Наконец-то трахнуть не узкоглазую.»
Уитни заворочалась, и мне стало интересно, как так случилось, что муженек не уделяет ей должного внимания. Нужно быть каким-то педиком, чтобы забыть об этой штучке, особенно если она у тебя дома на привязи. Знает ли этот несчастный болван, как Уитни от него устала? Я поставил себя на его место, и мне это не понравилось, так что я погнал эти мысли прочь и скользнул на край матраса.
— Что-то не так, милый? — спросила Уитни.
Я слез с кровати, и она слезла вслед. Она встала на колени и начала мастурбировать мне одной рукой, а в другой — держала бутылку «Джек Дэниэлс», попивая виски прямо из горла.
— У меня есть строгий костюм, могу надеть, если хочешь. Есть такой, какой мы, дамы, надеваем в церковь по воскресеньям. Есть обтягивающее платье. Закрывает грудь, но если надеть каблуки, то попка сразу поднимается вверх. Такое, что в нем даже Иисус захотел бы затащить меня в постель.
— Иисус водил дружбу с блудницами так же, как и с калеками, — сказал я.
— Знаю. Он любит нас всех. Даже таких бесстыдников, как мы с тобой.
Я взял ее за уши и потянул к горящему огнем члену. Она жадно заглотила, взяв его так глубоко, что мои лобковые волосы полезли ей в ноздри. Я трахал ее череп, ходил взад-вперед, скручивая ее уши, как ручку настройки радиоприемника, и каждая вена моего тела набухла. И вскоре все тревоги, стресс, страх, ненависть и отчаяние прошли волной в моих мускулах, собравшись в один горящий снаряд, который я выпустил в рот этой едва знакомой мне женщины. Она не шелохнулась и проглотила все до капли. Мои ноги затряслись, и я отошел. Она провела руками по моим бедрам, а когда я уселся на кровати, положила голову мне на колени, целовала их и хихикала, как девочка, только что испортившая воздух в классе.
От приятного истощения я свалился на спину, одурманенный теплым умиротворением. Уитни извинилась и ушла в ванную, а я уставился в ящик, где Ли Ван Клиф [285] Ли Ван Клиф (1925–1989) — американский актер, получивший известность благодаря мночисленным ролям «плохих парней» в вестернах.
скакал на коне в закат.
* * *
Очнулся я скованным наручниками.
Она стояла надо мной в красном виниловом корсете, едва сдерживающем ее импланты. Она вся была в кроваво-красном: сапоги выше колен, перчатки и корсет — все одного цвета. Мне не нравились наручники, но нравилось то, что я вижу.
— Красная Шапочка, — сказал я и улыбнулся.
Улыбка исчезла, когда она вытащила из-за спины пистолет. «Глок» с глушителем. Судя по виду, в магазине было от десяти до тринадцати патронов сорок пятого калибра.
— Эта игра мне не нравится, девочка, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал твердо и убедительно. Это для меня было совсем не сексуально. Может быть, для всяких извращенцев и придурков, которым она календари продает, это нормально, но таким, как я, лучше не угрожать.
Читать дальше