Нейман глубоко задумался. Может, и вправду, все было простым совпадением: деградировавшие до почти животного уровня сельчане, отягощенные передающимися от матерей детям уродствами, странный культ Черной Козы (что ж, бывают и более извращенные религии!), удар стихии… И сжигание охранных символов совершенно ни при чем.
Наверное, со временем Марк бы убедил самого себя, что именно так все и было на самом деле. Если бы не одна пугающая деталь, бросившаяся ему в глаза сразу же, едва они с Синицким покинули на рассвете свое импровизированное убежище: вся земля на территории села была покрыта огромными — избу можно поставить! — глубокими вмятинами. Вмятины были округлой формы и отдаленно напоминали отпечатки раздвоенных копыт. То были следы колоссального Существа, явившегося из ниоткуда и ушедшего в никуда.
© Петр Перминов, 2015
Владислав Женевский
«Искусство любви»
DARKER представляет один из лучших рассказов антологии «Мистериум. Полночь дизельпанка». В ней собраны истории о мире победившего дизельпанка, в который явились Древние боги из Мифов Ктулху.
DARKER. № 8 август 2015
Кто из моих земляков не учился любовной науке,
Тот мою книгу прочти и, научась, полюби.
Знанье ведет корабли, направляя и весла и парус,
Знанье правит коней, знанью покорен Амур.
Овидий. Наука любви
[277] Пер. М. Гаспарова.
С пятого этажа вид был неважный — крыши в потеках, трубы, водяные цистерны, фонтаны пара. За этим унылым ландшафтом просматривалось ядовито-желтое рассветное небо. Из-за дальнего дымохода выползал сигарообразный силуэт — дирижабль. А может, и что-то живое.
Фэрнсуорт поприветствовал утро понедельника, щелчком отправив окурок в его паскудную рожу.
У него было много слабостей, за которые стоило себя ненавидеть. Любовь к эвфемизмам ничем не выделялась на общем фоне, но сейчас Фэрнсуорта раздражала именно она.
Неважный? Нет. Вид был попросту отвратительный.
По запыленным слуховым окнам дома напротив ползали какие-то мелкие твари — недостаточно мелкие для мух. В их копошении чувствовалась некая закономерность — как в движениях пальца, выводящего узоры на запотевшем стекле.
Вот еще одна дурацкая привычка — во всем на свете видеть цель и смысл. Но это уже общечеловеческое. Высматривать в облаках фрегаты и крокодилов. Улавливать музыку в стуке капель, барабанящих по подоконнику. Искать порядок в россыпях гальки на садовой дорожке.
Возможно, в облаках что-то и есть. Но не в мельтешении букашек на чердачном окне. Если только это все-таки не мухи — у тех еще есть с людьми что-то общее.
Его взгляд сместился ниже, к узкой расщелине переулка. Между переполненными мусорными баками семенила пегая собачонка. Может, и просто грязная — зоркостью Фэрнсуорт никогда не отличался. Хотя в нынешнюю эру у плохого зрения были и преимущества.
Нет, определенно не мухи, подумал он, протирая очки краем галстука.
Собака задрала ногу точно у служебного входа «Нью-Йорк Миррор», бесшумно сделала свои дела и затрусила дальше. Фэрнсуорт успел уже отвыкнуть от бездомных дворняг: за последние годы почти все они благополучно перебрались в питомники, устроенные безлицыми. Ходили слухи, что там с ними творят всяческие мерзости, но верилось в это с трудом. Хэмфри Литтлвит из социальной хроники, сделавший репортаж об одном из них, вспоминал об этом визите с неизменным восторгом. Можете мне не верить, но я охотнее жил бы в таком вот питомнике, чем в своей каморе на Клинтон-стрит. И шавкам там тоже нравится. Им плевать, как выглядят их хозяева — лишь бы пожрать давали. И этому у них можно поучиться. Нет, я не конформист. Нас и так имеют — просто мы зовем это работой. По меньшей мере, такая тварь не станет вопить на тебя и называть бездарной мве… мразью.
Литтлвит наверняка играл на публику, а вот выдумывал вряд ли: даже если медицина и не признает паралича воображения, жертвы недуга исчисляются миллионами. И это тоже преимущество, пожалуй.
Бросив прощальный взгляд на переулок и мысленно пожелав собаке удачи, Фэрнсуорт взял трость и неуклюже сполз с подоконника. Он каждое утро убеждал себя, что нет ничего гнусней должности литературного редактора в «Миррор», но всякий раз панорама крыш приводила его в чувство. Этот город был достаточно уродлив и с уровня земли; сверху он походил уже не на фурункул, а на вздувшуюся опухоль.
Прошаркав по узкому коридору в кабинет и ответив по пути на несколько вялых приветствий, Фэрнсуорт уселся за стол у окна. Соня на миг подняла глаза. Да, я костлявый и лысый. Да, зубы у меня желтые, а линзы на очках толще пальца. Да, доктор Паркинсон — мой старинный приятель. И да, я буду сидеть напротив тебя, пока кто-то из нас не сдохнет — ты или я. И знаешь, мне почти без разницы, кто это будет.
Читать дальше