Джозеф Д’Лейси - DARKER - Рассказы (2011-2015)

«Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища» [9] Псалтирь, 103:22. , — монсеньор Ц*** начал чтение, спокойно оглядывая паству. Мои же глаза помимо моего желания обратились к дальнему концу церкви. Органист вышел из-за труб и, пройдя по галерее, исчез за маленькой дверцей, за которой несколько ступеней вели прямо на улицу. Это был худой человек, и его лицо было столь же бледным, как сюртук — темным. «Счастливое избавление, — подумал я, — от твоей нечистой музыки! Надеюсь, твой помощник сыграет заключение как следует».

Успокоенный, я вновь взглянул в кроткое лицо над кафедрой и приготовился слушать. Наконец, меня ожидало облегчение, к которому я так стремился.

«Дети мои, — произнес проповедник, — одна истина труднее прочих для человеческой души: ей нечего бояться. Никоим образом не заставить ее понять, что ничто на самом деле не может повредить ей».

«Любопытное утверждение для католического священника, — подумал я. — Посмотрим, как он увяжет его с отцами церкви».

«Ничто не может повредить душе, — продолжал он, подняв свой чистый голос самым восхитительным образом, — ибо…»

Окончания я уже не слышал: взгляд мой, сам не знаю почему, обратился к дальнему концу церкви. Тот же человек выходил из-за органа и направлялся по галерее той же дорогой! Но времени, чтобы вернуться, у него не было, да и я должен был бы его заметить. Я почувствовал легкий холодок, мое сердце упало, хотя приход и уход музыканта меня вовсе не касались. Я смотрел на него, не имея сил отвести взгляда от его черной фигуры и бледного лица. Оказавшись прямо напротив меня, органист обернулся и через разделяющее нас пространство церкви бросил прямо на меня взгляд, полный глубокой, убийственной ненависти. Никогда прежде мне не случалось встречать такой неприязни, и молю Бога, чтобы более не довелось! Затем органист исчез за той же дверью, через которую, как я видел, выходил не более шестидесяти секунд назад.

Я выпрямился и постарался собраться с мыслями. Поначалу я чувствовал себя как сильно поранившийся ребенок, судорожно вдыхающий, прежде чем удариться в слезы.

Обнаружить внезапно, что являешься объектом подобного неприятия чрезвычайно болезненно, органист же был для меня совершенным незнакомцем. За что ему так ненавидеть человека, которого он никогда прежде не видел? На мгновение все прочие чувства померкли перед этой единственной острой мукой. Даже страх уступил место горечи, и никакое иное чувство не могло тронуть меня тогда. Но в следующее мгновение я начал размышлять, и мне на помощь пришло ощущение несоответствия.

Как я уже сказал, церковь Святого Варнавы — современное здание, небольшое и хорошо освещенное. Все внутреннее пространство можно окинуть практически одним взглядом. Галерея, ведущая к органу, залита светом, проникающим внутрь через высокие окна прозрачного стекла под потолком.

Кафедра установлена в середине центрального нефа, я же сидел так, что ни единое движение в западной части не могло ускользнуть от моего внимания. Не было ничего удивительного в том, что я увидел, как уходил органист. Должно быть, я всего лишь ошибся со временем, что прошло между его первым и вторым появлением. А он в тот раз вошел в дверь с другой стороны. Что же до взгляда, так потрясшего меня, то его и вовсе не было, а я — просто разнервничавшийся болван.

Я огляделся. Вот уж подходящее место для сверхъестественных ужасов! Гладко выбритое спокойное лицо монсеньора Ц***, его собранное поведение и легкие, грациозные движения — не было ли этого уже достаточно, чтобы развеять самые темные фантазии? Я глянул поверх его головы и едва не рассмеялся. Эта летающая леди, поддерживающая одну сторону балдахина над кафедрой, выглядящего как дамасская скатерть с бахромой на сильном ветру, — стоит лишь василиску явиться на органной галерее, как она направит на него свою золотую трубу и станет дуть в нее, пока он не подохнет! Посмеявшись про себя над этой причудливой картиной, которая в тот момент показалась мне чрезвычайно забавной, я стал подшучивать над собой и над всеми вокруг, начиная со старой гарпии перед ограждением (заставившей меня заплатить десять сантимов за место, прежде чем позволить мне войти, — она даже более походила на василиска, чем мой субтильный органист). Итак, я упомнил всех, начиная с этой пожилой дамы, и заканчивая — увы! — самим монсеньором Ц***. От благочестия не осталось и следа. Никогда еще в моей жизни не находило на меня подобное настроение, но сегодня чувствовал особую тягу к насмешкам.