Юлия Олейник - Три дня

– Ты курила с Золотницким, я и сходил…

Н-да, скор ты на расправу, князь Таврический, у меня уже пробиваются ростки уважения к твоей сиятельной персоне.

Всё это, впрочем, не имело ни малейшего значения. Работа как застопорилась на пульте, так и не начиналась, исходники смотреть Тошка больше не мог, и даже сидел спиной к монитору принципиально. Было видно, что его помаленьку отпускает, но разговаривать не хотелось. Я влезла на сервер и сердце ёкнуло.

Уже четыре недели подряд ровно в 16.45 у нас начинались сказки Венского леса. Иначе говоря, сервер стабильно падал, и никакие усилия сисадминов ни к чему не приводили. Все материалы, закачанные в монтажки, немедленно обнулялись, переходя в оффлайн, и работать было попросту невозможно. Самые запасливые, в том числе и я, с раннего утра закачивали себе все доступные исходники на локальную машину, и так слегка выправляли положение, но всё, что приходило позже означенного времени, пролетало как фанера над Парижем. Минус у нашей вынужденной запасливости был огромный – исходники зачастую весили много, переоцифровка их занимала значительное время, а пригодится ли что-нибудь из этого хлама – неизвестно. У меня лично был случай, когда из огромного объёма памяти компьютера доступными остались жалкие 11 гигабайт. Фишка заключалась в том, что никто не мог понять, отчего эта гадость происходит, а, соответственно, как с ней бороться. Начальство вызвало на ковёр представителей фирмы-производителя сервера, и они въедливо допытывались, не увольнялся ли в последнее время кто-либо из сисадминов. Разрабатывалась версия намеренного саботажа. Я плохо представляла наших системщиков в роли диверсантов, тем более, что никто и не увольнялся. Ситуация была нештатной, мерзкой, а для монтажёров просто мучительной, В пылу борьбы с потёмкинскими призраками я как-то забыла об этой дряни и вот, пожалуйста, – времени уже 16.00, а перецифровать два часа тошкиной мути за сорок пять минут просто нереально. Я кинулась к машине и врубила оцифровку, надеясь спасти хоть что-то. Тошка, видя мою суету, забеспокоился.

– Юль, что случилось?

– 16.45, – отрезала я, – скоро всё гигнется, хочу перекинуть твоё барахло себе на локалку. Только времени, боюсь, не хватит.

– Ой, – Тошка выпучил глаза, – а я и забыл об этом. Что же ты раньше не перекинула?

– Замоталась с твоими привидениями, – буркнула я, – скажи спасибо, что сейчас вспомнила. Слушай, будь другом, сходи вниз, может, твои флешки ещё не затёрли. Если что, попробуем перекинуть сразу с них. Я пока картридер поищу.

Тошка радостно кивнул и унёсся в комнату оцифровки флешек. Я задумчиво поверетелась в кресле. В принципе, мысль мне пришла удачная – через картридер можно было напрямую загнать Тошкины исходники на машину, минуя сервер, это был путь долгий, зато результативный. Единственный минус состоял в том, что картридеры находились в ведении Капралова, а с ним мне очень не хотелось встречаться лишний раз. Дмитрий Александрович относился к женщинам-монтажёрам как к обезьянам с гранатой, и до кучи считал всех барышень клиническими блондинками. Ко мне это тоже относилось. Я припомнила, что у Капралова уже третий брак и от каждой жены по ребёнку. Наверно, что-то в консерватории надо подправить. С этими грустными мыслями я выползла в коридор, параллельно настраивая себя на конструктивный лад. Картридер ведь является производственной необходимостью в данный конкретный период времени. Так выше нос и вперёд, к Капралову!

По пути мне встретился Лёха Савельев, наш сегодняшний сисадмин. Из-за «синдрома 16.45», как мы прозвали наше обрушение сервера, последние недели выглядел он плохо, хоть и неестественно бодрился. Мне было его искренне жаль. Лёха огребал от Капралова за чересчур медленный поиск решения проблемы, от корреспондентов за виснущие компы и от выпускающей бригады за всё сразу. Савельевский телефон раскалялся от звонков с претензиями, но что может сделать один человек против комплекса вражеских диверсий? Лёха хотя бы пытался, и за это я его в глубине души уважала.

Столкнувшись со мной, Лёха сделал радостно-круглые глаза и с нездоровым весельем в голосе поинтересовался, куда это я так пылю.

– К Капралову за картридером. Спасаю потёмкинскую командировку. Скоро время «Ч», сам знаешь.

По Лёхиному лицу пробежала тень, он скривился, как от зубной боли. Время «Ч» медленно, но верно превращало его в параноика. Через секунду, правда, он взбодрился и прежним радостным тоном сообщил: