Мария Фомальгаут - Обратная сторона Мебиуса

Ну-ну…

Мастер расстегивает брюки на себе.

– Ты, красавица, когда отчет-то подготовишь, бухгалтерша ты моя?

Ленусик хихикает, делает милую гримаску.

– А мне теперь ничего не будет?

– А ты думала, цех подпалила, тебе за это памятник поставят? Да не боись, – мастер кидает Ленусика на продавленный диван, – да не боись, ничего не будет… крайнего назначили уже…

– Это кого?

– Жеку Щеглова.

– Это такой хорошенький, худенький?

– Чш, ты мне про хорошенького-то не очень, а то сама за ним отправишься…

– Ну му-у-усик, ну ты мог кого-нибудь поуродливее наказа-а-ать?

Жека выходит в ночь, холод кусает за щеки, впивается невидимыми когтями в лицо. Интересно, что за цех спаленный будет, суд или сразу тюрьма. Главное, журналы, журналы в закуточке своем оставил, мужики найдут, то-то ржать будут… ладно, к тому времени, когда Жека освободится, они уже забудут все. Может быть. А то так девка одна все фотки этого Ван Клика собирала, другие девки нашли, задразнили ее, она в гальванику пошла, из ванны с цианом водички растворчику выпила.

Дура.

– А куда идем? – спрашивает Жека у конвоира.

– На Кудыкину гору воровать помидоры.

– Не-е, я серьезно.

– И я серьезно.

– Ну, не хочешь, не говори.

– Не хочу, и не говорю.

Метель пляшет свою мертвую пляску. Жека пытается прикинуть, куда ведут. Вроде бы тюрем никаких в той стороне нету, да там вообще ничего нету, цеха заброшенные…

– У меня там журналы остались в закутке… как бы не нашел никто, – говорит Жека.

– Сжечь, что ли хочешь? – спрашивает конвоир.

– Ну…

– Где жил?

– В сто пятнадцатом.

– Без проблем, сожгу.

– Спасибо.

– Да не за что. Может, еще чего?

– В смысле?

– Ну, там, передать кому что…

– Да не-а.

Конвоир останавливается перед заброшенным цехом, сжимает Жекино плечо.

– Ну, прости, мил человек… ниче личного… я тоже своим местом дорожу…

Жека оборачивается, давится собственным голосом. Это новенькое что-то. Охренеть, не встать. Дуло пистолета прижимается к жекиному виску.

А дальше все как во сне. Да ты не поспи ночи две, для тебя все будет как во сне. Жека бьет конвоира, что есть силы, вместе с ним валится в снег, выбивает кольт из ослабевших пальцев. Хватает голову конвоира, что есть силы впечатывает в стену заброшенного цеха. Старается не смотреть на кровавые брызги, старается не думать, убил, не убил…

Подхватывает оброненный кольт. Бежит. В метель. В темноту ночи. В никуда. Бежит, подгоняемый метелью, скользит в снегу, сучий снег, кажется, и нет под ним ничего, только один нескончаемый снег. Какая-то шавка с брехом вырывается из темноты, Жека стреляет, блин, промазал, шавка убирается восвояси.

Жека спешит.

Боится не успеть за край земли.

Когда как следует выспишься – первый раз за тыщу лет – к тебе возвращаются детские сны. На пепелище души. На руины сознания. Детские мысли. Какие-то мечты, в которых боишься признаться сам себе.

Здесь, на складе, тепло. Конечно, не как дома, но хоть метель не свищет. Здесь можно спать. И можно думать.

Жека уже и забыл, как это – думать. Дикость какая-то, что не надо винтить гаечки, гаить винтички, вжикать железкой по шлифовальному кругу, мести метелку и красить краску. И приходят мысли. Которые никто не звал.

Жека думает, что там, по ту сторону пирамид. Как маленький, представляет себе там планету, заваленную благами цивилизации, бери, не хочу. Даже секта какая-то есть, которая говорит, что будешь себя хорошо вести, хорошо работать, любить ближнего своего, не завидовать, вилку в левой руке держать, и попадешь после смерти в такой вот мир, по ту сторону пирамиды. Враль называется или Врай.

Жека тоже в детстве во что-то такое верил. Потом не до того стало. Пытался найти какие-то научные объяснения, что такое Пирамиды, – непостижимые божества, забирающие у людей все. Спрашивал, когда появились пирамиды. Перелопачивал учебники, которые говорили, что пирамиды были всегда.

А вот еще в детстве Жека верил. Что все эти дольче-виты, они там. По ту сторону пирамид. Должны же они где-то быть. Все. Эти. Самые. Джабриэллы и Ван Клик Энтеры. Пресс Эни Кеи и Эльф Найты.

Сейчас-то, конечно, понимает, что все это выдумки. А раньше даже потихоньку подходил к пирамидам, заглядывал, не мелькнет ли там какой-нибудь актер на серебристом порше… и мамка хватает за руку, тащит от пирамиды, отвешивает оплеухи, да что за дебил такой, да ты мне всю жизнь испоганил, проклятье мое…

Один дурень так засмотрелся, свалился в пирамиду, она его и высосала дочиста, энергию всю. Страшно так, когда пирамида из человека жизнь пьет, на глазах человек высыхает, как мумия… Тоже, видно, хотелось дурню посмотреть, как там Ван Клик на своем эскалибуре ездит…