Виктор Точинов - Молитва Каина

На кону стояли три ставки.

Он должен был уйти с этой луговины живым.

Он должен был уйти из карантина, и не в чумной барак.

Он – на случай, если первые две ставки не сыграют, – должен был убедить Карина, что заговор конфедератов раскрыт, что в Экспедиции все о нем ведают, от альфы до омеги, что партия заговорщиками проиграна, не начавшись. И что единственное спасение для ротмистра-изменника – немедленное бегство.

Он сделал вид, что поверил картавому убийце, что принимает его за посланца, даже за наперсника Шешковского. И рассказывал ему то, что написал вчера для обер-секретаря, благо тайны конфедератов и без того были известны если не ротмистру, то тем, кто скрывался за его спиной.

Блеф состоял в постоянно вворачиваемых ремарках: «как известно его высокородию», «как уже знает Степан Иванович», «как я ранее докладывал рапортом»…

Как новое и неизвестное он преподнес то, что в записку не попало: подробности смерти самозванца. Дескать, именно это и есть важнейшая новость, что он везет Шешковскому, остальное обер-секретарю и без того ведомо. Расписал в красках, до мелких подробностей, как умирал Лжепетр польской выделки, и свою в том роль не преуменьшил, и даже в качестве подтверждения извлек из бумажника и показал роскошные самозванческие документы…

Теперь он радовался, что второпях написал записку для Шешковского сухо, коротко, пунктами. Лишних пояснений нет, и листок, буде попадет в чужие, враждебные руки, станет похож отнюдь не на рапорт, а на краткий меморандум, сводящий воедино давно известное, но разбросанное по разным документам.

Только что произведенные выводы о драгунской команде тоже пошли в ход: он осведомился, как у своего, не знает ли ротмистр, насколько продвинулось дело о выявлении заговорщиков-цареубийц в армейских полках? Мол, когда он уезжал, круг подозреваемым изрядно сузился, – не заарестовали, часом, с тех пор супостатов?

Ему казалось, что он близок к выигрышу. Ротмистр от свалившихся на голову известий выглядел не просто озадаченным – потрясенным до глубочайшей степени. Под конец явно пытался скомкать разговор и уйти. Даже бумажник, кой наверняка собирался забрать, не стал требовать…

Он возвращался в карантин с чувством победителя. Надеялся, что возвращался ненадолго, что нынче же ночью уйдет, – запугать и обратить в бегство Карина неплохо, но куда лучше доставить в каземат Петропавловки. Очень уместно будет там смотреться Вологодского д'агунского полка секунд-'отмистр Ка'ин, а даже его картавость при допросах не помешает…

А потом появился невесть откуда Иван Белоконь, словно бы накушавшийся в своем карантине болотных мухоморов. И перевернул все с ног на голову, попутно раскроив означенную часть тела.

Разбитой головой ущерб от покушения Ивана не исчерпался.

Пропали пистолеты, и стилет, и пояс с деньгами, и даже панцырь с тела сняли. Но, что главнее всего, – пропал бумажник с документами.

По рассказу Машеньки, когда его, бесчувственного и окровавленного, вернули в карантин (а времени после выстрела минуло изрядно), на запястье была лишь браслетка с обрывком цепочки. Внесли его папенька и Савелий Иваныч, коих для сей работы вывели на улицу. Они же с маменькой, приняв попечение над больным, браслетку сняли, чтобы не делала препятствий кровотоку. Не враз разобрались, как снять, снималась она хитро, но сняли.

Он – уже сейчас, отобедав – спросил, где браслетка, и, получив, обследовал дотошно. Цепочка оказалась не порвана, перекушена в одном звене чем-то острым, вернее всего клещами или слесарскими щипцами. Бумажник взял не казак Иван, тот в лучшем разе имел времени лишь выдернуть пистолет из ослабшей руки. Бумажник находился у ротмистра, и он вновь порадовался, что записка никак не опровергнет его выдумки, прозвучавшие на луговине.

Интересно, ротмистр при обыске сам рискнул касаться подозреваемого в чуме, или кого-то из нижних чинов заставил? Вопрос был из области отвлеченной риторики, ответом Каин не интересовался.

Он поглядел сквозь щели досок, застивших окно, и обнаружил новацию: внизу, как раз под их комнатами, дежурили пять драгун, при палашах и фузеях. Под иными окнами, сколько он мог видеть, постовых не стояло.

Когда принесли обед, он скрылся в женской половине, решив, что лучше и далее числиться серьезно больным, едва не умирающим: все блюда и напитки через дверное окошко получала лишь Машенька, наученная должным образом на случай, если спросят про его здоровье. По справке от нее выяснилось, что принесли обед двое солдат, лишь с палашами, как и было заведено в первые два дня. Но сопровождали их еще четверо, вооружившись, словно в бой, и так всегда бывает после нападения Ивана. Постоянно у их двери солдаты не дежурят, но где-то невдалеке, на стук появляются быстро – опять же вчетвером, оружные.