Андрей Грамин - Суженый смерти

– Что посеяла, то и пожала. Себя вини, – он подмигнул, горько ухмыльнувшись, и отвернулся от нее.

– Саша! Саша, прости! – крикнула Мила ему в спину, и он в последний раз обернулся.

– Я простил. Уже простил. Живи спокойно, не мучайся больше. Если тебя это утешит, то знай, благодаря твоему поступку я стал мужчиной, не сомневающимся в себе, и знающим, что хочет от жизни. Я почти счастлив теперь. Спасибо тебе. Пока!

И он ушел, а она села на скамью и тихо заплакала. Мила и сама понимала, его слова на счет вины правильны. Сама дел натворила. Теперь же расхлебывает. За все приходится платить. И больше всего кололо сердце, что он даже не ненавидит ее, что он равнодушен, как будто они и знакомы никогда не были. Он ее забыл. Он не захотел знать, счастлива ли она. А она была несчастна в браке, и чем дальше текли годы совместной жизни, тем явственнее это различалось. Она тосковала по тому Саше. Но Свечкин прав – он умер. И слезы на щеках Милы были поминальными, и по ушедшей юности, и по веселому пареньку, навечно оставшемуся в ней, на бескрайних просторах солнечных деньков.

Когда Свечкин сел в такси, он глубоко вздохнул и понял, обиды на Милу в сердце больше нет. Теперь он полностью отпустил ее, и встреча была неслучайна. Это была помощь свыше. В сердце осталась только статистика памяти, холодная строчка в книге, сторонняя картинка. Пусть же она будет счастлива. Он и для себя непременно добьется этого.

Лестница подъезда, пахнущая свежей краской, вывела на пятый этаж панельной девятиэтажки. Александр застыл перед железной дверью черного цвета, ощущая растерянность и какое-то смущение. Он опустил голову, посмотрев на свои кроссовки, потом поднял глаза на дверь и занес руку над звонком, хотя так и не нажал. Рука опустилась, тяжелый вздох, взгляд по сторонам. Рука снова у звонка, однако вместо того, чтобы позвонить, он стучит костяшками по двери. Глухой звук обличает, что дверь не полая, и из толстой стали. Александр ждет несколько секунд, потом стучит снова. За дверью ни шороха, ему хочется уйти. Голос в голове подсказывает, что миссию можно считать выполненной, и, если за дверью никого нет, стоит развернуться и заглянуть в другой раз. Как-нибудь…. Александр знал, если последует совету голоса страха, то уже никогда сюда не вернется. Без раздумий, с неизвестно откуда явившейся резкостью, он давит на звонок. Теперь слышна трель, и через пару секунд бряцанье дверных кандалов…

На пороге возник Семеныч, точно такой же, как и пятнадцать лет назад, лишь чуть ссутулившийся и ставший еще более сухим. С высоты своего метра восьмидесяти пяти Свечкин смотрел на старика сверху вниз. Семеныч ясным, цепким взглядом окинул Свечкина, а тот улыбнулся, смущенно, но радостно. С души упала гранитная глыба, ведь был жив тренер, единственный родной человек. Глядя на глупую улыбку визитера, не узнавая своего бывшего ученика, Семеныч глухо кашлянул и поинтересовался:

– Ищете кого?

– Семеныч! Не узнаете меня? – Александр не огорчился, так как учел прошедшие годы и свою поменявшуюся внешность.

– Что–то не припомню. А вы… – он выжидающе застыл.

– «Ты», не «вы». Свечкин я… – но он не успел договорить, его перебили.

– Саша?! – у старика округлились глаза. – Да ну… Ты же в Чечне…

– Нет, Семеныч. Я жив, – он улыбнулся. – Я это, я, – он понял, что недоверие нужно развеять. – Помните, 96–й, сборы в Ростове? Мы с парнями первое в командном заняли. Я в финале с Тошей Клименко бился.… Или первенство города в 97–м? Второй раз в жизни в нокаут отправили… Не надо, Семеныч! – это относилось к выступившим на глазах бывшего тренера слезам.

– Это старость, Саня, – только и смог сказать тренер, вытирая глаза рукавом рубашки. – Раскис я чего-то. Я ж тебя похоронил давно. Ты мне как сын был.

Свечкин знал, что родных детей у Семеныча не было, и поэтому тот относился к ученикам с заботой. Все, кто задерживался в секции бокса на более-менее длительное время, автоматически зачислялись в обширную семью. Ученики это чувствовали и платили взамен искренностью и уважением. Семеныч был им как отец, жесткий и крикливый, строгий до безумия, требовательный как надсмотрщик, но любящий их. Свечкин обнял тренера за плечи, и затем отстранился.

– Я больше всего боялся, что уже не увижу вас, – тон стал горек.

– Так, так. Хорош, – Семеныч взял себя в руки, повеселев. – Пошли в дом, хватит на лестнице трещать, – он схватил Свечкина за ворот куртки и потащил за собой, хотя тот и не думал отпираться.