Андрей Грамин - Суженый смерти

Юг Российской Империи. Начало XIX -го века

Прорезая густой сад, залитый гудением шмелей и солнечным утренним светом, катил свои быстрые воды неширокий, но глубокий ручей, дно которого было усеяно галькой и песком. Ниже по течению, где в незапамятные времена природа вырыла заводь, тихо поскрипывая, крутилось колесо водяной мельницы, с плеском разрезая воду. Мельница пустовала уже третий год, сад, за которым раньше ухаживал старый мельник, начинал дичать, но от этого стал только прекраснее. Посреди сада, под сенью двух раскидистых яблонь, стоял небольшой белый кирпичный домик с черепичной крышей темно-карминного цвета. Само по себе явление кирпичного дома, когда весь юг был построен из самана, и тем более имеющего черепицу вместо соломы, было поистине уникально. Этот дом принадлежал раньше мельнику, который был весьма богатым человеком, и стремился если что-то и делать, то делать на века… Вот и его дом пережил своего хозяина, обещая простоять в этом красивом уголке природы еще не один десяток лет. Но дом не пустовал, несмотря на потерю своего хозяина. Ставни был открыты, на пороге лежала бандура, видимо оставленная кем-то без внимания всего на пару минут, а рядом с бандурой стояла крынка с холодной арбузной брагой. Ефим лег всего полчаса назад, сразу после рассвета, мгновенно погрузившись в сон. Марьи дома уже не было, она, как обычно исчезла до рассвета, бросив свое «Люблю» в сочетании с горячим поцелуем.

Ефима еще ребенком вывезли из Украины на чумацкой телеге в компании старой макитры, ступы и бочки с одеждой (именно бочки, так как что такое сундук его опекун дядя Грицко не знал). Помимо вышеперечисленного в телеге поместились ручная пищать, пика, большой отрез холстины, две крынки, деревянное блюдо, котелок, черпак, новый топор, клещи, стамеска, и горшок с родной украинской землей. Нож и две деревянные ложки лежали затерянные где-то в этом нехитром скарбе. Телегу вез Саврас, конь дяди Грицко, а позади плелся жеребенок по кличке Сидор, который в будущем должен был стать настоящим казачьим конем, верным другом и боевым товарищем Ефима. С тех пор прошло уже много весен, дядя Грицко вот уже семь лет как лежал головой на восток на стареньком погосте, так и не удостоившись чести помереть в бою, тихо скончавшись от старости на крыльце своего дома, а Ефим, войдя в самый рассвет сил, впервые в жизни полюбил. Молодой чернобровый казак горел изнутри самой горячей любовью, на какую только был способен. Его сердце выбрало зеленоглазую и черноволосую Марью, в которой загадок было больше чем ответов.

Он повстречал ее на лугу, где валялся в стогу свежескошенного сена, одержимый дремотой в теплую майскую ночь. Сладкий запах сена дурманил и пьянил, звезды, казалось, можно было черпать горстями, а яркий месяц серебрил высокие травы, кипы деревьев и широкую полосу реки, раскинувшейся внизу. Вода уже набрала необычайную силу, и река стремительно катила свои воды, поглощая и поглощая новые отрезки заливных лугов. Берег, на котором отдыхал Ефим, был высок и никогда не подвергался вешним нападкам стихии, отчего именно по эту сторону издавна и селились люди, избегая строить жилье на пологом правом берегу. Его дремоту нарушил шорох травы, резкое утробное подвывание и рык, раздающийся сразу из нескольких мест округи. Ефим никогда не был трусом, но его обуял самый настоящий страх, который парализовал и заставил почти прерваться его дыхание. Одно, когда ты имеешь дело с врагом в человеческом образе, но совсем другое связываться с нечистью, с которой, как известно и в чистом поле не справиться, кроме, как только с хоругвью, четверговой солью, да святой водой. Шорох доносился все ближе и ближе, явственно слышалось непонятное рычание, вой и скулеж. Не было сомнения, на лугу происходило нечто из ряда вон выходящее. Ефим понемногу превозмог свой страх, перевернулся на живот, зарылся в сено и разгреб себе руками окошко, намереваясь увидеть все происходящее. Первое, что он заметил, это был силуэт девушки в длинном белом платье с распущенными черными пышными волосами, которая стояла посреди луга. Она делала непонятные движения руками, а к ее ногам по одному собирались волки, и ложились на животы, словно ожидая команды. Через несколько минут вокруг нее скопилось множество хищников, вой и скулеж прекратился как по волшебству, волки лежали смирно. Девушка что-то негромко и протяжно сказала, будто бы даже в рифму, кинула маленькое зеркальце в сторону леса, и волки разбежались так же внезапно, как и появились.