Марк Перовский - Бездна

В один момент я понял, почему Клаус и Лили ушли. Прошло уже несколько часов, солнце висело высоко над горизонтом, обливая своим безжизненным светом весь мир, а я сидел на кухне и пил одну за одной чашки крепкого кофе. Старая джезва стояла на плите – вся грязная, с засохшим кофе на стенках, – всё ещё полная остатками уже холодного кофе, который на деле был горьким и совершенно не вкусным.

Они ушли, чтобы привести санитаров. Я был в этом уверен. Эта мысль до того разрослась в голове, что я не мог больше сдерживаться и побежал в спальню собирать вещи. Скинул всё, что было в шкафах: одежду, обувь, книги и шкатулки с ненужным барахлом – и положил самое ценное в чемодан. Теперь там лежали только вещи, книга Ремарка «Триумфальная арка», часы на цепочке, подаренные отцом на восемнадцатилетие и ещё несколько совершенно необходимых вещей. Туда я кинул и письмо от Элизабет, решив его вскрыть только когда почувствую себя в относительной безопасности, когда, например сяду в поезд или на пароход до другого порта.

На сборы ушёл от силы час. Закрыв дверь на ключ, я выбросил его в глубокий сугроб, знал, что больше сюда не вернусь. Спустился по ступенькам и, постоянно оглядываясь, ушёл в порт, в надежде на то, что там меня кто-то ещё сможет спасти.

Спустя несколько часов поездки на старом джипе до ближайшей железнодорожной станции и пары потерянных марок, я уже ждал свой локомотив, готовящегося унести меня в туманное будущее.

Душу не покидало беспокойство, поэтому я постоянно то отстукивал ногой ритм, стуча подошвой о деревянный пол, то пугливо озирался, надеясь не встретить в этой глуши, потерянной среди мёртвых деревьев и грязного снега, тех, кому доверял несколько дней назад.

Поезд приехал через полчаса томительного ожидания. Стальная гусеница остановилась прямо передо мной, испустила пар из своего двигателя, словно бы облегчённо вздохнув, и замерла. Я быстро вбежал внутрь и сел в своё купе и стал ждать отправления.

И когда двери в вагон уже закрылись, а поезд только дёрнулся, отталкиваясь от станции, я увидел, как Клаус и Лили взбегали на платформу. Они увидели меня в окне. Я смерил их презрительным взглядом и умчался вперёд, в неизвестность. Туда, где меня бы никто и никогда не нашёл.

Я был в городе уже три дня, и до сих пор не знал, что делать дальше. Всё это время прошло в тумане, помню только, как вышел на грязном перроне, огляделся по сторонам и увидел их. Людей. Не обременённых тяжелой жизнью. Не знающих о смерти столько, сколько знали те, кто жил в глуши. Не понимающих страданий других. В глазах блестел азарт, жажда жизни, и я выглядел среди них, как бельмо на глазу.

Прошёл сквозь огромные двери и очутился практически на окраинах. Я бродил долго, упорно, стучался во все двери, где висела табличка «сдаётся в аренду», но каждый раз уходил ни с чем – слишком дорого.

День только занимался, солнце встало невысоко, обливая косыми лучами мостовую. Помню, как стоял на небольшой площади со старым памятником неизвестного мне писателя, облепленного со всех сторон неработающими фонтанами. Люди бродили вокруг, их ничто не заботило, и это злило ещё больше.

Однако я не увидел над ними ни одного Жнеца. Пустые крыши, переулки, наполненные лишь липкой тьмой и грязью, огромные полупустые площади – ни единого следа.

В конце концов я остановился в небольшом доме, где хозяйка по имени Габриэла Ройт – миловидная женщина лет тридцати пяти с веснушками на носу и огромными голубыми глазами – сдавала комнаты совсем недорого, у меня даже оставались деньги на пропитание. Она дала мне комнату на втором этаже, откуда из окна открывался неплохой вид на широкую, залитую светом, улицу. На другой стороне я увидел небольшое кафе с огромными панорамными стёклами, откуда лился неяркий тёплый свет.

Так я и прожил три дня в полном одиночестве. Каждое утро Габриэла заходила ко мне в комнату и будила, легко тряся за плечо. Её прикосновения казались мне словно прикосновения матери по утрам, когда та будила меня в школу. Я открывал глаза и, глупо улыбаясь, смотрел на неё.

– Доброе утро, мистер Моргентау, – она улыбалась в ответ. – Вижу, вы как всегда в хорошем настроении.

– Когда вас вижу, то у меня всегда хорошее настроение, – отвечал я, садясь на край кровати.

– К сожалению, быть с вами всё время не смогу. Я замужем.

– Понимаю, – отвечал я. – Может, будем друзьями?

– Мы и так друзья, мистер Моргентау. Мы все – одна большая семья, – отвечала Габриэла и начинала протирать пыль, слишком эротично выгибаясь, пытаясь добраться до кофейного столика. Не могу сказать, что я её хотел, но эта женщина была мне симпатична – впервые за много лет одиночества. И каково было моё разочарование, когда я узнал, за кого она вышла замуж. Мистер Ройт был законченным пьяницей, постоянно дрался с кем-то у входа в дом, блевал прямо в холле, ругался и стучал среди ночи в двери постояльцам её маленькой импровизированной гостиницы. Однажды, на второй день, он постучался ко мне в комнату.