Марат Купаев - Патриарх

– У этого вся кожа мелко иссечена. Почему в протоколе ничего об этом нет?

– Послушай, дружище, наше дело доставить их сюда как можно скорее. Мы свою работу выполнили, пиши, что хочешь. Номера на бирках совпадают?

– Совпадают… даже записки нет от коронера. Ладно, ребята, спасибо, я сообщу судебному патологоанатому, пусть разбирается. Хорошего уикенда!

– И тебе неслабого, бывай!

Водитель и второй парамедик живенько двинули по своим делам, пока этот тип снова что-нибудь не начал спрашивать, и так четверть часа не отпускал от себя и от этих странных жмуриков. Санитар перевернул листок протокола, может тут написано, а то совсем путаница выходит. Ага, конечно, вот и оно: многочисленные… так, это ясно… мхм… вот, теперь сходится. Он сверил номер. Ну что за раззявы, совсем работать разучились! Номера неправильно переписали! Не переворачивая страницу второго протокола, он поменял бирки местами, оставил один протокол на трупе, оставленном для вскрытия, взялся за ручки стола, на котором лежал второй и скорым шагом покатил его в хранилище, радостно насвистывая какой-то нехитрый мотивчик, довольный своей сообразительностью, предвкушая наслаждение предстоящими вечерними удовольствиями. По-быстрому задвинув тело в камеру, и захлопнув дверцу, он почти бегом поспешил в раздевалку, всего на пару секунд разминувшись с патологоанатомом, который зашёл в хранилище мрачнее тучи, держа в руке протокол. Кто-то подсунул ему не то тело, похоже. Явно не соответствует описанию. Не найдя нужного номера в реестре хранилища, он с досадой вернулся к себе. До конца рабочего дня оставалось ещё часа два, времени достаточно. Пусть сами разбираются, кто у них там что не так заполнил. У него есть тело, номера совпадают, можно работать. Приготовив камеру и диктофон, он открыл свёрток с инструментами. «…Белый мужчина, возраст примерно тридцать пять лет, многочисленные переломы костей, множественные разрывы мягких тканей, внешние признаки нанесения телесных повреждений отсутствуют, вероятная причина смерти – обширная кровопотеря и остановка дыхания вследствие болевого шока…»

…Скрип двери вернул его. Быстрые шаги. Чьи-то голоса, один из них громкий, уверенный, властный. Приближаются… Только в этот момент он понял, что может слышать. Снова надежда заполнила все мысли, дикое, необузданное желание вернуться к жизни.

– Значит, будем открывать все подряд и смотреть! Знаете, чем это пахнет?! Полагаю, что догадываетесь!

– Да, конечно, понимаю, сэр. Мы намерены провести внутреннее расследование, этот случай первый за всё время. Уверяю вас, что…

– Довольно объяснений! Начинайте немедленно! Результаты его вскрытия должны быть представлены сегодня же! Если вы не умудрились вовсе его кремировать!

Вокруг шумно открывались и захлопывались дверцы камер, громыхали полозья, громко назывались номера. Слух радовался каждому звуку, пробуждая воспоминания, ассоциации, подстёгивая медлительный ещё разум. Сам он пытался сообразить, что успеет сделать, сколько ему осталось. Искали его, он не сомневался.

– Четыре-девять-три-ноль-один-семь!

– Стоп! Этот! Перекладывайте!

– Четыре месяца!.. Целых четыре месяца расследование по вашей милости велось в неверном направлении!.. Я вам гарантирую крупные неприятности!.. Чтобы отчёт был в управлении через три часа!..

– Но сэр, это невозможно, необходимо, чтобы температура…

– Через два часа!!! Вы поняли?!! Полный отчёт!..

Вот это голосище, даже зазвенело в ушах. Взяли с двух сторон. Да ведь он как стеклянная болванка, манекен. Ни один позвонок не шевельнулся, руки так и остались вдоль тела, на весу. Никаких ощущений от прикосновения. Зачем всё это?.. Дребезжание каталки, эхо полутёмного коридора, удаляющаяся брань говорившего на повышенных тонах… Глаза. Свет. Он видит свет, может отличать от темноты!

– Поставьте вот здесь. Накройте его чем-нибудь. Через три-четыре часа можем начинать.

– А тот сказал…

– Неважно, что он сказал. Да, мы облажались, причём по-крупному. Подозреваю, что не без помощи того молодого торчка, который себя-то не мог иной раз найти, не то, что журнал учёта. Но я не позволю этому орущему идиоту окончательно втоптать нас в грязь. Тело должно отогреться, на это может и пяти часов не хватить. Хотя… ткани уже, кажется…

Патологоанатом потрогал плечо через ткань.

– Ладно, идите пока, я сам посмотрю и позову.

Свет погас… Шаги и голоса удалились, затихли… У него появился шанс. Что-то есть… Левое плечо… Чувствуется… тупая боль от прикосновения, очень слабая… Остывшее сердце неуверенно трепыхнулось в груди, остановилось… Снова, уже отчётливее… Ещё раз… Этого не может быть, невозможно… Он ведь мёртв, столько времени… В ответ на эти мысли в межреберье отозвалось волной новой боли, грудь медленно, рывками поднялась, впуская воздух… Следующий вдох… Очень больно, резь и острое покалывание в груди, но не остановиться… Он стиснул зубы… Получается!.. Непроизвольно шевельнулся палец на левой руке… Сухие склеенные веки стали тёпло-восковыми, смятые ресницы распрямились, иней на них обернулся россыпью мелких сверкающих бусинок росы. Мысленно зажмуриваясь, он открыл глаза…