Екатерина Люмьер - Любовь и Смерть

Однажды мой голод привел меня в поселение недалеко от реки Стрый, где ведьмы устроили шабаш. Жгли костер, пели и колдовали. Сколько же в моей жизни колдовства! Впору самому становиться чернокнижником. Ведьмы бесстыдно плясали вокруг полыхающего костра, как если бы скакали с самими чертями, хохотали и привольно развлекались в их законную ночь. Став перед ними, явив себя в свете огня, я привлек внимание разгоряченных красивых молодых женщин. Три восхитительные ведьмы, с которыми было впору предаться свальному греху в полном мраке, но мой голод был куда сильнее сексуального. Обнаженные, с распущенными косами, они заставили возжелать себя. Однако заместо любовных игрищ, я обратил их, оставил на грани между жизнью и смертью, насладился не плотью, а кровью, впитал бесовскую силу и, казалось, помолодел еще пуще. Их кровь показалась мне горячей, как если бы кипела в котле. С тех пор они порою скрашивают мое одиночество, обитая в северном крыле замка, куда я захожу только для того, чтобы поговорить с Вильгельмом, необычайно молчаливым собеседником. Передвигаться по замку им запрещено. Не хочу лишний раз видеть любую из них, вспоминая о своей несдержанности и невозможности контролировать жажду.

Я часто задумывался о том, вернется ли Вильгельм. Он пообещал – а ведь никогда не говорил ничего просто так и не давал ложных надежд. Лукавил, но не лгал. Магия во все времена считалась чем-то серьезным и важным в Валахии, но я же был человеком далеким, даже не интересующимся, и что со мною стало? Это забавно. Мне оставалось только ждать, но сколько – я не знал. В каком столетии, на заре какого тысячелетия, человекоподобным ли существом…

У меня было столько к нему вопросов и ни одного вразумительного ответа. Обо всем я мог лишь догадываться или пытаться найти объяснение в древних фолиантах, что хранились в библиотеке. За эти годы я прочитал не единожды каждую книгу. Как же было жестоко с его стороны оставить меня мучиться в ожидании, ведь три века длятся не как один день. Совсем нет. Особенно, если ты заточен в одиночестве в огромном замке в глубине древнего леса, окруженный только туманами и тишиной. В этой бесконечной ночи я мог бы распяться страстью, что пожирала меня, и эта страсть была не той, о которой подумал бы каждый, стоило бы сказать это слово. Голод изнывающей плоти древнего стригоя, желание вновь быть с любимым человеком и омерзительно томительное ожидание, вымораживающее, заставляющее болеть кости.

Тьма была и другом, и неприятелем. Тянущаяся без конца и края, вглядывающаяся мне в глаза своей чернотой. Сосущая зеницы и вселяющая тупую и безвольную усталость.

Вильгельм просил, если что-то случится, – и думалось мне, что он шутил, но увы, – похоронить его с медальоном из серебра, украшенным горным хрусталем, обсидианом и морионом – он выторговал его у одной старой ведьмы, которая совершенно не хотела с ним расставаться, но Хованский обладал исключительным очарованием и несметным количеством денег, а потому договорился с той, обменяв медальон на баснословное состояние, и за этим артефактом мы ездили в Семиградье, – чтобы его дух не блуждал между мирами, не ожидал своего часа, чтобы попасть в райские кущи или начать хождение по мукам, а вернулся на землю и переродился вновь. Я бы для него прошел и зной, и стужу, я, черт возьми, отдал за него душу! Что ж, я ждал своего колдуна, как верный страж, все эти годы, и смогу еще подождать, надеясь, что он все-таки вернется.

Что должно быть, то – будет.

Ион… Я даже не знаю с чего начать. Мне столько хочется тебе рассказать, столько написать и прояснить. Я знаю, что когда-нибудь ты начнешь задаваться многими вопросами, на которые не сможешь найти ответы, поскольку даже не будешь знать, где искать. Ион, мне так жаль, что я не могу поведать тебе всего лично, глядя в твои глаза. Мне и стыдно, и дурно от того, что мне придется оставить тебя в полном неведении до тех пор, пока ты не найдешь это письмо. Если вообще его найдешь. Не знаю, как дальше сложится судьба этого пергамента, а вот о своей я вполне осведомлен. К сожалению, будущность нерадостная и даже скорбная. Но, пожалуй, я начну не с этого.

Помнишь, мы с тобою ездили в Трансильванию, на самую границу с Валахией, где жила старая колдунья, что признала в тебе господаря, покуда даже не видела твоего лица? Она была моей наставницей, у которой я учился колдовству и травничеству. Она поведала мне множество тайн и секретов о ворожбе, о дьяволе и о колдовстве в целом. Бывали дни, когда я покидал Куртя-де-Арджеш и отправлялся к ней, чтобы госпожа Тодеа обучила меня еще какому обряду. Не позднее чем за седмицу до нашего прибытия она встретилась со мною у реки, недалеко от того самого перелеска, где мы с тобою когда-то беседовали о Московии, помнишь? Я рассказал тебе пару историй из своего детства. Госпожа Тодеа была столь взволнована, что едва ли могла произнести хоть слово, но я и так прекрасно осознавал, какую дурную весть она собиралась мне рассказать, но так и не смогла преподнести. Вскоре я должен был умереть.