Мария Дубинина - Джон Найтингейл. Истории о потустороннем.

— Выбирайте, доктор, для Вас скидка. Двадцать процентов, — он поймал мой взгляд и утробно хохотнул, — Тридцать процентов.

Любая девушка душу продаст за эти безделицы. Подарки для Ханны и Маргарет, моей младшей сестры, я приготовил, как водится, заранее. Шон нахваливал ассортимент, и мне подумалось, что есть еще пара прекрасных дам, для которых мне не жалко никаких денег. Продавец помог мне красиво упаковать мои покупки, и мы разошлись, довольные друг другом. До вечера оставалось достаточно времени, я побродил по городу, посмотрел на огромную елку на площади, послушал замерзшего, но улыбающегося скрипача в парке. Одним словом, сделал все, чтобы оттянуть возвращение домой. И тому имелась причина, весьма, на мой взгляд, весомая. Неугомонная Ханна уговорила мужа провести вечер в театре на премьере нового спектакля «Веселая вдова».

Генри отличался многими достоинствами и имел массу разнообразных увлечений, но так сложилось, что искусство театра в этот перечень не входило. То ли мужская солидарность, то ли привычка потакать прихотям любимой сестренки, а может, и все вместе, заставили меня принять приглашение, несмотря на то, что, к слову, и сам я не являлся поклонником Мельпомены. Однако сказанного не воротишь, а, давши слово, я не привык его нарушать. Вечер наступал с пугающей быстротой. Из окна своего кабинета я наблюдал за тем, как сумерки опускаются на узкие улочки и круглые площади белесым туманом, который, я живо себе представлял, пах дымом, затхлым воздухом с Темзы и чем-то еще, что неуловимо напоминает о скором Рождестве.

— Мистер Джон! — звонко крикнула с первого этажа экономка, — Вы просили напомнить, уже девятнадцать часов! Я вздрогнул. Сумеркам понадобилось всего несколько секунд, чтобы окончательно сгуститься. Но, безусловно, это был лишь обман зрения. Наемный экипаж довез меня до здания театра. Храм искусств блистал в свете газовых фонарей и возвышался над площадью и надо мной в частности подобно волшебному дворцу из старой сказки.

Наверное, именно в тот момент я впервые ощутил острое одиночество, желание обрести свою Прекрасную Принцессу. Залитое светом фойе встретило меня гулом голосов, шорохом одежд и бумажных программок. В глазах сразу зарябило от ярких нарядов дам, так контрастирующих с черно-белым лоском их кавалеров. Я безумно давно не бывал в обществе и испытал облегчение от того, что мой видавший виды, но тщательно почищенный мадам Деларош смокинг вкупе с галстуком-бабочкой не привлекал к себе ненужного внимания. Мы с Генри обменялись крепким, истинно дружеским, рукопожатием, а Ханна сердечно поцеловала меня в щеку:

— Замечательно выглядишь, братец, — прощебетала она, поправляя мне сбившуюся набок бабочку, — Идемте же, прозвенел второй звонок. И Ханна, подхватив нас обоих по руки, церемонно повела в зал. Что-то величественное и по-хорошему подавляющее есть в стройных рядах обитых красным бархатом кресел, постепенно поднимающихся подобно древнему амфитеатру, в лепных потолках и позолоченных ложах, в огромной люстре, которая вызывает в памяти моей образ воздушного замка, фата морганы. Но прежде всего, впечатляет сцена, до поры до времени укрытая тяжелыми складками занавеса. А за ним… За ним — чудо. Вопреки всем опасениям, спектакль оказался недурен, и я получил искренне удовольствие от первого акта. Антракт мои спутники предпочли провести в зрительном зале, а я решил немного размяться. И какого же было мое удивление, когда, проигнорировав ближайший выход и направившись к дальнему, относительно свободному, я увидел знакомую фигуру, затянутую в жесткий корсет нежно-зеленого платья. Все поменялось с той поры, но я все равно узнал Луизу Эббот, все такую же прекрасную, какой я запомнил ее солнечной осенью, когда помогал ее погибшей сестре обрести долгожданный покой, но потерял его сам. Это было похоже на удар, на укол прямо в сердце. Девушка медленно повернулась, изящно обмахиваясь веером, и встретилась со мной взглядом. И узнала. Я уверен, что узнала. На очаровательный щечках сквозь слой пудры проступил румянец. И почти сразу мисс Эббот заторопилась прочь из зала, а я пошел за ней, быстро, едва ли не бегом. В прохладном коридоре никого не было, кроме нас. Луиза стояла у темного окна. Я мог видеть ее полупрофиль, тонкую белую шею и обнаженное плечо, а в стекле отражалось ее лицо с трогательно опущенными глазами.

— Мисс Эббот… Луиза, — позвал я робко, — Не ожидал Вас вновь увидеть, то есть увидеть здесь, — словно со стороны я слышал собственный нерешительный голос, — Вы гостите у тети? Я нес чепуху, боясь заговорить о том, что волновало меня больше всего. Девушка повернулась. Румянец еще горел у нее на щеках.